Архиепископ Иоанн

Христианство - дзен

от Иерусалима, от пути святости,

вопреки институту? Отказалась от того, чтобы быть распятой от любви? Как же

вышло, что в России восторжествовало направление Сергия, кричавшего: “Нельзя

церкви быть убитой и распятой от Сталина и Берии!” И где же отцы наши, которые

говорили: “Позвольте нам быть убитым и распятым, и на третий день воскреснуть со

Христом”. — “А когда настанет третий день?” — спрашивали их надзиратели. Они

отвечали: “Уже настал!..” ('ибо наступает время, когда все сущие в гробах

услышат голос Господа и оживут', Ин.5:28,29)

Смысл безмолвной молитвы... Господь стоит рядом, и ты объясняешься Ему в любви.

Собеседуешь, открываешь Ему сердце, доверяешь Ему себя... Но каким нужно быть

одиноким, каким монахом, каким отчаявшимся во всем земном, Боже!..

Сущее безумие то, о чем я говорю. Но моя душа спокойна. Я доведен до такого

отчаяния, что больше ничего уже не могу принять. Прочее я начинаю подвергать

сомнению и суду человеческому, ума и рассудка.

Евангелие — книга для сумасшедших. Может ли здравомыслящий человек понять такие

стихи: “Отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море” (1Кор.10:1).

Или: “крестились в Моисея в облаке” (10:2) — евреи за полторы тысячи лет до

пришествия Христа не обрезались, а крестились! Оставьте исторический контекст!

При чем здесь Сионская гора? Надо непосредственно, по-детски воспринимать эти

безумные стихи: крещение — в облаке, хождение — в облаке... И где бы ни были,

рассеянные в миллионноверстной диаспоре земных пустынь, питались одной и той же

пищей (10:3) — сквозь века!.. И пили из одного “духовного последующего камня”,

источника-Христа (10:4). Как можно пить из камня — не из колодцев, кранов

городских, источников святых?.. Абсолютно сумасшедшая книга!

Когда я юродствую, у меня совесть не болит. Я становлюсь спокойным. Юродство

помогает преодолеть невозможный мост между Им и мной. Я опроверг себя, я

презирал юродство. Я бежал юродства в Евфросинье. Учил: “Юродивый неподражаем, а

я хочу стать учителем, чтобы мне следовали”. И теперь понял: старчество — синтез

юродства и учительства. Истинный учитель так же неподражаем, как юродивый —

научить ничему не может. Венец его школы: “Ничего не могу, простите...”, —

отказ, поражение, а за ним следует венец и торжество! Понимай, как хочешь...

Учительство во Христе служит таким же искушением, как юродство. Нельзя научить

Христу, и нельзя не учить. Грех полагать, что можно научить (в сети обольщения

ввергнуть), и еще больший грех — отказать в помощи нуждающемуся. Как быть?..

Господь блестяще разрешил эту антиномию: исцелил двух слепых и — запретил им

разглашать тайну. А они пошли и разгласили. Нельзя разглашать, поскольку, если

ты не исцелился, что с того, что исцелился другой. Но нельзя и не разглашать,

поскольку смысл в том, что надо исцелиться и исцеление возможно. Нельзя

разглашать, поскольку служит соблазном для слепых. Но и нельзя не разглашать,

поскольку служит надеждой для других слепых, желающих исцелиться и видеть.

Соблазн для тех, кто хочет видеть и не призывается к тому. И надежда для тех,

кто хочет видеть и призывается. Но как знать, кто из нас, слепых, призывается, а

кому будет отказано?..

Юродство — блестящий способ мгновенно разорвать сети христианской условности,

привычности, очевидности и институциональности. Сейчас христианство только

юродивое.

Я взял от Евфросиньи все и — ничего. Все: ревность, любовь к Пресвятой Деве,

трепет сердца. И ничего: ее практика неподражаема. Я не могу видеть мир ее

глазами, не могу сказать вместе с ней, что священник вошел в алтарь и “включил

замки”, или, что этот мужчина на перроне, ждущий электричку, “работает”. Она мне

никто — и наставница от Бога.

Пустота... Отнято все. На грани пропасти — воздушный ад! И тогда приходит ко мне

Господь, потому что больше невозможно. Это и есть нищета духа... “Я есмь,

Который есть” — Я есмь, Который открывается среди полного отрицания, сплошного

“нет”! Фарисеи говорят противоположное: “Есть, но нет Его в настоящем”. Господь

говорит: “И только, когда Меня нет ни в чем, Я открываюсь”. Он дает пережить

состояние абсолютного отсутствия, небытия, невозможности, смерти — и приходит.

Почему приходит, не оставляет? Не велит Богородица. Мы Ей посвящены. Он как бы

узами особыми с нами связан. А если бы не завет с Пресвятой Девой, так бы и

погиб я, и других утянул в пропасть за собой.