В.П.Серкин.

Хохот Шамана

из-за истощения золотых россыпей поселка¬ми на побережье живет иногда Шаман. Его националь¬ность и возраст неизвестны. Летом сюда приходит на про¬мысел бригада браконьеров капитана Кузьмы (9 человек). Люди очень деловые, решительные и жесткие. Они рабо¬тают много и бережно, чтобы и в последующие годы пользоваться этим же стадом лосося. Я-то знаю, что такие же заработки они могли бы иметь и поближе к Магадану, и их ежегодный приход не объясняется рационально. Но это табуированная для обсуждений в бригаде тема. Капитаны судов рассказывают о том, что раз в несколько лет какой-нибудь из молчаливых отмороженных пассажиров просит высадить его на побережье, например в пятистах километ¬ров от Северо-Эвенска. Эвелны изредка рассказывают о встречах с одинокими авантюристами, у которых есть здесь какие-то дела, но я с ними не встречался. Больше людей здесь нет.

В начале лета 1997 года я начал строить домик не слишком далеко от трассы, так как любой гвоздь, скобу, петлю при¬ходилось нести на себе. Придавленный за зиму снегом стланик перекрывает тропы, и в мае — июне за ними при¬ходится ухаживать. Любой, имеющий свои тропы, замеча¬ет, если кто-то еще начинает отгибать или подламывать вет¬ви. К тому времени я был знаком со всеми людьми, живу¬щими или бывающими в этих местах, и слышал от них о Шамане. С осени 1997 года Шаман жил в одной из своих землянок в нескольких часах ходьбы от моего домика, и мы заходили друг другу.

Шаман производит тревожащее впечатление своей внесоциальностью. Однажды вечером, когда мы стояли на вершине и смотрели на далекий, оранжевый в лучах захо¬дящего солнца Магадан, я глянул на Шамана и вдруг по¬нял, что ему все равно, что будет с городом и людьми. Он не настроен враждебно, но не настроен и доброжелатель¬но. Иногда Шаман ведет себя как добрый дедушка — учи¬тель, иногда мне кажется, что за человеческим обликом скрывается другое существо. Возможно, что многие деся¬тилетия (?) жизни с другими существами наложили на Шамана этот странный отпечаток.

Наши разговоры я записывал в тетрадь сразу же и, по возможности, точно, но записи нельзя считать дословны¬ми. Разговаривать трудно, записывать на диктофон невоз¬можно. Он живет не в нашем ритме, живет в своей вечно¬сти, может по полтора — два часа молчать после вопроса, кипятить и пить свои отвары, заниматься сортировкой трав или «амулетов», потом неожиданно ответить. Если я рас¬считывал вернуться в город к определенному сроку, то мог и не дождаться ответа. Но Шаман помнил вопросы и по¬степенно отвечал на них.

Мои рассуждения и знания горожанина вряд ли ориги¬нальны, поэтому в приводимых в книге фрагментах я ос¬тавил только вопросы, чуть сократив их. Главное — отве¬ты Шамана. Они чаще всего неожиданны, оригинальны и глубоки, но некоторые кажутся банальными. Сначала я хотел убрать «банальные» ответы, позже решил оставить и их, чтобы образ Шамана не был мною подретуширован. Хотя и без этого не обойтись: при подготовке публикации матерные выражения заменены синонимичными (в ущерб экспрессивности, но с сохранением смысла), замены вы¬делены курсивом.

До сих пор публиковал только научные работы. Эту рабо¬ту не считаю научной. Пока. Научные работы являются описаниями исследований и их результатов, теорий и мо¬делей, объясняющих существующие факты и позволяющих находить новые факты. Наука — добывание новых, неиз¬вестных ранее знаний. В настоящее время, до составления объяснительной модели, приходится сделать шаг назад — к простому описанию разговоров и взаимодействия с не¬обычным человеком.

Сначала я обратил внимание на парадоксальную для обыденного сознания правильность его бытовых суждений. Например, мы моем руки, возвращаясь из леса, Шаман,— наоборот — возвращаясь из стойбища или поселка. Он счи¬тает, что на побережье чисто, а инфекция появляется в местах скопления людей. Логически правильно, но не¬обычно. Потом уже я вспомнил, что и жители Магадана опасаются подцепить заразу в Москве, а москвичи — в про¬винции. Довольно скоро я убедился, что за такими «быто¬выми» мелочами» скрывается целостный сложный и свое¬образный образ мира. Наблюдая за «невозможными» для простого человека практиками Шамана, я решил, что стол¬кнулся с системой знаний, более широкой и совершенной, чем моя. Необычные термины и практики тогда не очень удивили меня, но идеи, которые, на мой взгляд, не явля¬ются человеческими... До сих пор я думаю о проблеме их изложения.