тебе-то - дело другое, не так ли?
Ее голос вдруг странно звякнул жесткими нотками. Я поднял глаза от тарелки с салатом и сквозь ветки засохшей герани посмотрел ей в лицо.
- Почему ты так думаешь?
- Ну, не знаю, - очень тихо сказала она. - Ты совершенно другого склада.
- Другого склада?
- У тебя такая особенность... Как в песочных часах. Когда весь песок высыпается, обязательно кто-то их переворачивает - и все сначала...
- Что, действительно?...
Ее губы дрогнули в странной полуулыбке - и сделались вновь бесстрастными.
- Я пришла за вещами... Пальто зимнее, шапка и все остальное. Я там собрала все в ящик. Будут руки свободны - донеси до рассылки, ладно?
- Да я домой к тебе завезу...
Она тихо покачала головой:
- Не стоит. Я не хочу, чтобы ты приходил. Понятно?
И правда. Я совсем забылся и болтал уже то, чего в виду не имел.
- Адрес ты знаешь, так ведь?
- Да уж, знаю...
- Ну, тогда у меня все. Извини, что так засиделась...
- Как с бумагами? Больше ничего не надо?
- Да, уже все закончилось.
- Даже смешно, как все просто, а? Я-то думал, будет столько возни...
- Всем так кажется, кто с этим еще не сталкивался. На самом деле оказывается очень просто... Когда все уже позади. - Она еще раз почесала кошку за ухом. - Разведись второй раз - и ты уже ветеран...
Кошка зажмурилась, потянулась и затихла, пристроив голову на ее руке. Я сложил чашки и салатницу в раковину, потом чеком из магазина, как веником, смел галетное крошево со стола. Яркое солнце больно кололо глаза.
- Я список оставила - там, на твоем столе... Где какие бумаги лежат. Дни, когда забирают мусор. Ну, и все остальное. Если что непонятно, звони...
- Да, спасибо.
- Ты хотел детей?
- Нет, - сказал я. - Детей не хотел.
- А я колебалась все время. Но раз все вот так - то и слава Богу, правда? Хотя, как ты думаешь - может, как раз с детьми все было бы по-другому?
- Ну, куча народу разводится и при детях.
- Да, наверное...- сказала она, вертя в пальцах мою зажигалку.- А я и сейчас люблю тебя. Только дело совсем не в этом... Я прекрасно все вижу сама.
2. ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
(ее самой, ее фотографий и ночной сорочки)
После ее ухода я выпил еще одну банку колы, потом принял горячий душ и побрился. Что бы ни брал я в руки: мыло, крем для бритья - все кончалось, шампуня оставалось на донышке.
Я вышел из душа, причесался, освежил кожу лосьоном и вычистил уши. Затем поплелся на кухню и разогрел оставшийся кофе. За столом напротив меня никого уже не было. Взгляд мой споткнулся о стул, не котором больше никто не сидел, и я вдруг ощутил себя малым ребенком, который остался один на улице странного, фантастического города, что я видел когда-то на фасетной картинке... Впрочем, что говорить, - я давно уже не ребенок. Без единого проблеска мысли в мозгу я долго, глоток за глотком, отхлебывал кофе, пока не выпил весь, потом просидел без движения еще какое-то время и, наконец, закурил.
Удивительно: я провел без сна ровно сутки, но спать совсем не хотелось. Тело пронизывало усталостью, и лишь голова, как дрессированное морское животное, еще оставалась на плаву и в попытках спасти утопающее сознание все выписывала над несчастным круги по воде безо всякого толку.
Глядя на пустой стул напротив, я вспомнил историю, вычитанную однажды у какого-то американца. Человек, от которого ушла жена, несколько месяцев кряду не притрагивался к ночной сорочке, оставленной ею на спинке стула в столовой... Подумав еще немного, я решил, что идея, в общем, не так и плоха. Вряд ли, конечно, это как-то поможет - но все лучше, чем глазеть на горшок с пересохшей геранью... Да и кошка наверняка вела бы себя спокойнее, если бы в комнате остались какие-то вещи жены.
Зайдя в спальню, я принялся открывать, один за другим, ящики ее шкафа; все оказались пусты - хоть шаром покати. Старый изъеденный молью шарфик, пакетик с порошком от моли да три пустых вешалки - вот и все, что я там обнаружил. Она выгребла все подчистую. Все склянки-пузырьки с парфюмерией, беспорядочной россыпью загромождавшие узенький туалетный столик, все ее пудры-помады-тени, зубные щетки, фен, все эти ее лекарства неизвестного назначения, тампоны-салфетки и прочая гигиеническая дребедень, вся ее обувь - от тяжелых зимних ботинок до сандалет и домашних тапочек, коробки со шляпами; занимавшие целый ящик сумочки и ридикюли, портфели и портмоне, все с такой тщательностью рассортированное нижнее белье и чулки, ее письма - все, от чего мог исходить хоть слабый ее запах, растворилось бесследно. Мне почудилось даже, будто все свои отпечатки пальцев она