Пауло Коэльо

Дьявол и сеньорита Прим

что похитил золото у неизвестного чужестранца, который провёл в Вискосе неделю.

Тогда все вы станете считать его героем, преступление никогда не будет раскрыто, а мы все будем жить, как жили, но — в любом случае — без золота.

— Я сделаю это! — сказал мэр, зная, что девчонка просто спятила и несёт околесицу.

Тут послышался лязг — кто-то первым переломил свою двустволку.

— Верьте мне! — кричал мэр. — Я беру это на себя! Я рискну!

В ответ ему раздался ещё один металлический щелчок, потом ещё и ещё, и так продолжалось до тех пор, пока стволы почти всех ружей не опустились к земле — сколько же можно верить обещаниям политиков?!

Продолжали целиться только мэр и священник: один держал на мушке сеньориту Прим, другой — Берту. Однако дровосек — тот самый, что по дороге прикидывал, сколько же свинцовых шариков пронзит тело старухи, — увидел, что происходит, бросился к ним и обезоружил.

Мэр ещё не потерял рассудок, чтобы совершить преступление из чувства мести, а священник был неопытен в обращении с оружием и, скорей всего, промахнулся бы.

Сеньорита Прим была права: верить другим — очень рискованно. Внезапно показалось, что все осознали эту истину, ибо люди — сначала самые старые, а за ними и остальные — потянулись прочь.

В молчании двинулись они вниз по склону, стараясь думать о погоде, о предстоящей вскоре стрижке овец, о поле, которое надо будет, через несколько дней, снова вспахать, о начинающемся сезоне охоты.

Ничего другого не происходило и произойти не могло, ибо Вискос был затерян во времени, и дни в нём были неразличимо схожи друг с другом.

Люди говорили себе, что всё, творившееся в городке в последние три дня, им просто приснилось. Это был сон. Кошмарный сон.

* * *

Н

а поляне осталось три человека — один из них, привязанный к камню, спал — и два фонаря.

— Вот золото, которое принадлежит отныне городу Вискосу, — сказал чужестранец Шанталь. — Я же, выходит, остаюсь без золота и без ответа на свой вопрос.

— Оно принадлежит не Вискосу, а мне. И эти слитки, и тот, который зарыт у подножья валуна в форме буквы «Y». И ты пойдёшь со мной и поможешь превратить золото в деньги, потому что ни единому твоему слову я не верю.

— Сама знаешь, что я не сделаю этого. Что же касается твоего презрения ко мне, то презирать тебе следует саму себя. Ты должна быть благодарна за всё, что тут произошло, ибо, показав золото, я дал тебе нечто несравненно большее, чем возможность разбогатеть.

Я заставил тебя действовать. Благодаря мне, ты прекратила бесплодно протестовать против всего на свете и заняла определённую позицию.

— Очень благородно с твоей стороны, — иронически сказала Шанталь. — Я и в первую минуту нашей встречи могла бы кое-что высказать насчёт природы человеческой; Вискос находится в упадке, но прошлое его было исполнено славы и мудрости.

Я бы могла дать тебе ответ, которого ты так добиваешься, если бы помнила вопрос.

Шанталь подошла к камню и развязала верёвку, стягивавшую запястья Берты, увидела на лбу старухи ранку —должно быть, это от того, что её прижали лицом к камню, — но убедилась, что это пустячная ссадина. Хуже было то, что придётся сидеть здесь до утра, дожидаясь, пока Берта проснётся.

— Ты и сейчас можешь дать мне ответ? — спросил чужестранец.

— Помнится, тебе уже рассказывали о встрече святого Савиния с Ахавом?

— Да, разумеется. Святой пришёл к нему, немножко поговорил с ним, и араб обратился, потому что понял — отвага святого превосходит его собственную.

— Вот именно. Ты только забыл упомянуть, что они немножко поговорили и перед тем, как отшельник заснул; Ахав же, начал точить нож в тот самый миг, когда Савиний переступил порог его жилища.

Разбойник, уверенный, что весь мир — это отражение его самого, решил испытать святого и спросил:

— Если бы сейчас пришла сюда самая красивая из всех блудниц, что бродят по городу, сумел бы ты не думать о том, как хороша она и обольстительна?

— Нет. Но я сумел бы обуздать себя, — отвечал отшельник.

— А если бы я предложил тебе много золотых монет за то, что ты сошёл бы с горы, покинул свой скит и примкнул бы к нам, сумел бы ты смотреть на это золото как на простые камни?

— Нет. Но я сумел бы обуздать себя.