банка, в котором хранились, ибо она уже не поспевала забрать их оттуда и устроить из них костёр.
А обрадовалась она тому, что, наконец-то, встретит мужа, который в эту минуту прогуливается, наверное, с бабушкой сеньориты Прим. И ещё — тому, что последний день её жизни выдался холодным, но ясным и солнечным: не каждому удаётся унести с собой в могилу такое славное воспоминание.
Священник знаком велел своим спутникам подождать в сторонке, а сам приблизился к старухе.
— Добрый вечер. Видите, как велик Господь, если сотворил такую красоту, — сказала она, а про себя добавила: «Вы уведёте меня, но здесь я оставлю всю вину мира».
— Вы не представляете себе, как прекрасен рай, — ответил священник, однако Берта поняла, что пущенная ею стрела попала в цель и священник теперь изо всех сил старается сохранить хладнокровие.
— Ваша правда, не представляю. Более того, вообще не уверена, что рай существует, а вы-то бывали там?
— Пока не доводилось. Зато, я бывал в аду и знаю, как он ужасен, хоть со стороны кажется очень привлекательным.
Берта поняла, что он имеет в виду Вискос.
— Ошибаетесь, падре. Вы были в раю, только не поняли этого. Впрочем, так происходит с большинством людей — они даже в самых благодатных местах ищут страданий, потому что воображают, будто не заслуживают счастья.
— Сдаётся мне, что годы, проведённые здесь, умудрили вас.
— Много лет ко мне никто не приходил поговорить, а сейчас вот, как ни странно, все вдруг вспомнили о моём существовании.
Представьте себе, падре, вчера вечером честь своим посещением мне оказали хозяйка гостиницы и супруга нашего мэра, сегодня меня навестил наш пастырь. Как это понимать? Впору заважничать.
— У вас есть для этого все основания, — отвечал священник. — Важнее вас нет в Вискосе человека.
— Я что, наследство получила?
— Десять слитков золота. Многие поколения наших земляков будут вам благодарны. Вполне возможно, вам памятник поставят.
— Я предпочитаю фонтан. Это не только красиво, но и утоляет жажду и смиряет тревогу.
— Хорошо. Будет вам фонтан. Обещаю. Берта решила — пора перестать ломать комедию и переходить прямо к делу.
— Падре, я уже всё знаю. Вы обрекли на смерть ни в чем не повинную женщину, которая не может оказать вам сопротивления. Будьте вы прокляты! И вы, и этот город, и все его жители.
— Да, мы будем прокляты, — согласился священник. — Больше двадцати лет я пытался благословить этот край, но никто не слышал моих призывов.
Больше двадцати лет я пытался внедрить Добро в сердца людей — пытался, пока не понял, что Бог избрал меня своей левой рукой для того, чтобы я показал Зло, на которое они способны. Может быть, хотя бы сейчас, они устрашатся и обратятся.
Берте захотелось расплакаться, но она сдержала себя.
— Золотые слова, жаль только — совершенно пустые. Всего лишь попытка объяснить жестокость и несправедливость.
— Я, не в пример всем прочим, делаю это не ради денег. Я знаю, что золото чужестранца — проклято, как и наш край, и никому не принесёт счастья. Я делаю так потому, что Бог меня попросил об этом. Верней, не попросил, а, вняв моим молитвам, приказал.
«Зряшный спор», — подумала Берта. Священник, тем временем, сунул руку в карман и достал несколько облаток.
— Вы ничего даже не почувствуете, — сказал он. — Позвольте нам войти.
— Ни вы, и никто другой из Вискоса не переступит порог моего дома, пока я жива. Может быть, уже к исходу сегодняшней ночи эта дверь будет открыта, но сейчас — нет.
По знаку священника один из тех, кто сопровождал его, принёс пластиковую бутылку.
— Примите эти таблетки. Вы на несколько часов погрузитесь в сон, а проснётесь уже на небесах, рядом с вашим мужем.
— Я всегда рядом со своим мужем, а снотворное в жизни не принимала, хоть и страдаю бессонницей.
— Тем лучше — лекарство подействует почти мгновенно.
Солнце уже зашло, и сумерки стремительно окутывали долину, церковь, город.
— А если я не стану принимать?
— Примете.
Берта посмотрела на спутников священника и поняла, что он говорит правду. Она взяла таблетки, положила их в рот и запила водой — целой бутылкой.