Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

Теперь, поработав в «Копакабане», она знала, что одиночество — не только её удел. А представитель рода человеческого может неделю не пить, две недели не есть, много лет обходиться без крыши над головой — но одиночества не выносит.

Одиночество — самая жестокая пытка, самая тяжкая мука. Трое претендентов, равно как и многие-многие другие из тех, что искали её общества, так же, как она, испытывали это разрушительное чувство — ощущение того, что во всём мире никому до тебя нет дела.

Во избежание искушений, сердце её было отдано дневнику. В «Копакабану» она приносила только своё тело и свой ум, с каждым днём становившийся всё тоньше, всё схватчивей.

Ей удалось убедить себя, что она приехала в Женеву и, в конце концов, оказалась в «Копакабане» из каких-то высших соображений, и каждый раз, беря в библиотеке очередную книгу, видела: никто не описал как следует эти важнейшие в сутках одиннадцать минут.

Быть может, её предназначение в мире, её удел, каким бы жестоким он ни казался сейчас, — написать книгу, рассказать свою историю, поведать о своём приключении.

Вот именно — Приключение! Быть может, она и искала в жизни приключения, хотя, это запретное слово люди не решались даже произносить, но с удовольствием следили за приключениями других на экранах телевизоров и в кино.

Как прекрасно сочетается это слово с пустынями и ледниками, с путешествиями в дикие, неизведанные края, с таинственными людьми, заводящими разговоры на корабле посреди реки, с киностудиями, самолётами, индейскими племенами, с Африкой!

Мысль написать книгу пришлась ей по вкусу, и она даже придумала ей название — «Одиннадцать минут».

Она разделила своих клиентов на три типа. Первый — «терминаторы» (в честь героя фильма, который ей очень нравился): эти входили в «Копакабану» уже слегка навеселе, делая вид, будто ни на кого не смотрят, и считая, будто все взоры обращены к ним; танцевать не любили и без околичностей отправлялись с ней в отель.

Второй тип она окрестила «милашки» (тоже позаимствовав название у фильма): эти были элегантны и до такой степени учтивы и приветливы, словно без этого земля сошла бы со своей оси.

Они притворялись, что вот, мол, шли по улице, увидели — бар «Копакабана», отчего ж не заглянуть? Они поначалу были ласковы, а в номере отеля не слишком уверены в себе, но именно по этой причине оказывались, в конечном счёте, в тысячу раз требовательней «терминаторов».

Третий получил имя «Большой Босс» (и это тоже, благодаря кино).

Эти к женщине относились, как к товару. Они не стеснялись и не притворялись, были самими собой — танцевали, разговаривали, платили ровно столько, сколько было сказано, не набавляя ни единого франка сверху, ибо знали, что и почём покупают, и никогда не изливали ей душу.

Вот эти были, пожалуй, единственные, кто вполне понимал смысл слова «приключение».

Запись в дневнике Марии, сделанная во время месячных, когда она не могла работать:

Если бы сегодня мне надо было рассказать кому-нибудь о своей жизни, я могла бы сделать это так, что меня сочли бы женщиной независимой, отважной, счастливой.

А ведь, это не так: мне запрещено произносить то единственное слово, которое гораздо важнее одиннадцати минут. Это слово — «любовь».

Всю свою жизнь я воспринимала любовь, как осознанное и добровольное рабство. И обманывалась — свобода существует лишь в том случае, если явлена и показана.

Тот, кто отдаётся чувству без оглядки, тот, кто чувствует себя свободным, тот и любит во всю силу души. А тот, кто любит во всю силу души, чувствует себя свободным.

И по этой причине, что бы я ни делала, как бы ни жила, что бы ни открывала для себя — всё бессмысленно. Я надеюсь, что эта пора быстро пройдёт — и я вернусь к себе самой, отыскав мужчину, который будет меня понимать и не заставит страдать.

Что за чушь я несу? Любящий никогда не причинит боли любимому; каждый из нас ответствен за чувства, которые испытывает, и обвинять в этом другого мы не имеем права.

Потеря тех, в кого я влюблялась, прежде ранила мне душу. Теперь я убеждена: никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.

Вот она, истинная свобода — обладать тем, что тебе дороже всего, но не владеть этим.

* * *

И ещё три месяца миновало, и приблизилась осень, а вместе с ней и обведенная кружком в календаре дата: через девяносто дней — возвращение домой.