ни на какую лекцию я не пойду, но отрадно уже и то, что мой друг, вроде бы, возвращается ко мне, зовет меня в свои приключения, делит со мной и страхи, и радость побед.
— Спасибо за приглашение, — ответила я. — Но у меня нет денег на гостиницу, и потом я должна быть на занятиях.
— Деньги у меня есть. Переночуешь у меня. Попросим номер с двумя кроватями.
Я заметила, что он весь в испарине, несмотря на холодный день. Сердце мое стало подавать сигналы тревоги, а распознать причины её мне было не под силу. Радость, несколько минут назад захлестнувшая меня, сменилась полной растерянностью.
Он вдруг резко остановил машину и поглядел мне прямо в глаза. А когда тебе глядят в глаза, нельзя солгать, нельзя ничего утаить.
И любая женщина, если чувства в ней не вконец омертвели, по глазам мужчины поймёт, что он охвачен страстью, — поймёт, какой бы нелепостью ни казалось это, каким бы несвоевременным и неуместным ни было проявление её.
В тот же миг припомнились мне слова, произнесённые рыжеволосой девушкой. Это было невозможно. Но это было так.
Никогда, никогда в жизни не подумала бы я, что он — спустя столько лет — ещё помнит. Мы были детьми, мы вместе росли, мы, взявшись за руки, постигали мир. Я любила его — если, конечно, ребёнку дано понять, что такое любовь.
Но всё это было так давно, осталось в какой-то другой, прежней жизни, когда сердце в невинности своей открывалось всему самому лучшему, что есть на свете.
А теперь мы повзрослели и научились отвечать за свои поступки. А то, что было в детстве, в детстве и осталось. Я снова взглянула ему в глаза. Я не хотела или не могла поверить.
— Мне осталось прочесть только одну лекцию, а потом начнутся праздники в честь Пречистой Девы Непорочно Зачавшей. Мне надо съездить в горы, — продолжал он. — Мне надо кое-что показать тебе.
Этот блестящий человек, говоривший о волшебных мгновениях, стоял передо мной — и всё делал не так, как надо: был и неуместно напорист, и вместе с тем, недостаточно уверен в себе, и слишком торопил события, и делал какие-то путаные предложения. Мне было тяжко видеть его таким.
Я открыла дверцу, вышла, опёрлась о капот. Долго смотрела на почти пустынный проспект. Закурила, попыталась не думать. Я могла бы притвориться, сделать вид, что ничего не понимаю, — попытаться убедить самоё себя, будто речь идёт о вещах невинных, будто и вправду друг детства предложил такое своей подружке.
Может быть, он слишком много странствовал по свету и стал воспринимать действительность иначе. Может быть, я всё преувеличиваю. Он выскочил из машины, присел со мною рядом.
— Мне бы хотелось, чтобы вечером ты пошла со мной на лекцию, — повторил он. — А не сможешь — ничего страшного, я не обижусь.
Готово! Мир совершил полный оборот и вернулся в исходную точку. Я всё восприняла неправильно — вот он уже и не настаивает, вот он уже готов отпустить меня. Объятые страстью мужчины так себя не ведут.
Я чувствовала себя очень глупо и одновременно ощутила облегчение. Да, я могла бы остаться — хоть на день. Мы поужинали бы вместе и, быть может, даже выпили бы и охмелели немного, чего с нами никогда не случалось в детстве.
Представлялся прекрасный случай забыть все те глупости, о которых я думала за несколько минут до этого, выпадала отличная возможность разбить ту ледяную корку, которая сковывала нас с самого Мадрида. Один день погоды не делает. По крайней мере, будет что рассказать подругам.
— Номер с двумя кроватями, — сказала я словно бы в шутку. — И за ужин платишь ты, потому что я — бедная, хоть и не слишком юная студентка. Денег у меня нет.
Мы занесли чемоданы в номер, спустились и двинулись туда, где должна была состояться лекция. До начала ее еще оставалось время, и мы зашли в кафе.
— Я хочу тебе кое-что отдать, — и с этими словами он протянул мне маленький красный мешочек.
Я сейчас же открыла его. Внутри оказалась старая, заржавленная ладанка: с одной стороны — изображение Пресвятой Девы, с другой — Сердца Иисусова.
— Твоя, — сказал он, заметив моё удивление. И сердце моё вновь охватила тревога.
— Однажды — дело было осенью, погода стояла такая же, как сейчас, и нам с тобой было, наверное, лет по десять — мы сидели на берегу, там, где растёт большой дуб.