того, чтобы яркое пятно на снегу было заметно издалека, знающих один определённый маршрут от подножья до самого пика.
В склоны уже были вбиты алюминиевые костыли — альпинистам оставалось только продеть в них крюки со страховочными тросами и подняться к вершине.
Они приехали сюда на выходные ради острых ощущений, а в понедельник вернутся к прежней размеренной жизни, но им будет казаться, что они бросили вызов природе — и одолели её.
А ведь, это совсем не так. Жажда приключений гнала сюда других — первопроходцев, пролагателей новых дорог. Иные из них не одолели и половины подъёма — сорвались в пропасть.
Другие отморозили себе руки или ноги. Многие и вовсе пропали без вести. Но, в один прекрасный день, кто-то взошел на одну из этих вершин.
И это его глаза первыми увидели расстилающуюся внизу панораму, это его сердце от гордости забилось чаще. Он пошёл на риск и теперь — своей победой — воздавал почести тем, чья попытка не удалась, кто погиб на полдороге.
Очень может быть, что люди там, внизу, думают: «Что там наверху хорошего? Разве что пейзаж. Зачем ему это надо?»
Но тот, кто первым взошёл на эти вершины, знал зачем. Чтобы принять вызов и идти вперёд. Чтобы знать, что один день — непохож на другой, что каждое утро одаривает нас своими неповторимыми чудесами и у каждого — своё волшебное мгновение, когда гибнут старые галактики и рождаются новые звёзды.
Тот, кто первым взошёл на эти вершины, наверно, задавал себе, оглядывая с высоты домики с дымящимися трубами, тот же самый вопрос: «У людей внизу один день неотличим от другого. Зачем им это надо?»
Теперь, горы уже покорены, астронавты уже шагнули в космическое пространство, и нет на нашей Земле ни одного — даже самого маленького островка, который бы ещё ждал, когда его откроют.
Но ещё хватает великих приключений духа — и одно из них предстоит мне теперь. Это было благословение. Отец-настоятель ничего не понял. Сладостна эта боль.
Блаженны могущие сделать первый шаг. Когда-нибудь люди поймут, что способны говорить на языке ангелов, что каждый из нас обладает дарами Святого Духа и что все мы можем творить чудеса, провидеть будущее, исцелять страждущих. Понимать ближнего.
Всю вторую половину дня мы бродим по каньону, вспоминаем годы детства. Он впервые заговорил об этом — пока мы ехали из Мадрида в Бильбао, мне казалось, что до прошлого ему больше нет дела.
А вот теперь он сам расспрашивает меня о жизни наших с ним сверстников, узнаёт, счастливы ли они, интересуется, чем они занимаются.
Мы добрались, наконец, до самого большого водопада на Рио-Пьедра, который собирает воедино воды маленьких речушек и ручейков и, собрав, швыряет с почти тридцати метровой высоты. Мы стоим на краю, слушаем глухой рёв, смотрим на образующуюся в тумане радугу.
— «Конский Хвост», — говорю я и сама удивляюсь, что ещё не забыла это название, — я ведь так давно его не слышала.
— Мне помнится... — начинает он.
— Я знаю, что ты сейчас скажешь!
Ещё бы мне не знать! Водопад скрывает огромную пещеру. В детстве, вернувшись в первый раз из монастыря Пьедра, мы потом ещё несколько дней говорили о ней.
— ...что там была пещера, — договорил он. — Пойдём туда!
Пройти под отвесными струями падающей с высоты воды невозможно, и монахи ещё в незапамятные времена прорыли тоннель, ведущий от верхней точки каньона вглубь пещеры.
Вход отыскать нетрудно. Летом, наверное, там зажигают свет, чтобы туристы не заблудились, но сейчас никого, кроме нас, нет и тоннель погружён в темноту.
— Идём? — спрашиваю я.
— Ну конечно! Положись на меня.
И проникнув в отверстие, проделанное рядом с водопадом, мы начали
спуск. Нас окружала тьма, но мы знали, куда идём, — и ведь он просил положиться на него.
«Благодарю Тебя, Господи, — думала я, пока мы всё глубже проникали в лоно земли. — Ибо, я была заблудшей овцой, Ты же вернул меня в стадо. Ибо, жизнь моя была мертва, Ты же возродил её. Ибо, любовь давно не жила в моём сердце, а Ты вновь одарил меня её благодатью».
Я держалась за плечо моего возлюбленного, и он направлял мои шаги по тёмным дорогам, зная, что скоро вновь воссияет нам свет и возрадуемся мы.