полностью увлечён выполнением задачи, он был орудием в руках Приснодевы.
Он говорил на непонятном мне языке и произносил слова со сверхъестественной быстротой. Руки его уже не двигались, а неподвижно лежали на плечах больного. Священник благословил его, размашисто осенив крестным знамением, — и ритуал окончился так же внезапно, как начался.
— Господь да пребудет в этом доме, — сказал он.
Потом обернулся ко мне, давая понять, что пора продолжить путь.
— А кофе? — спросила женщина, видя, что мы собрались уходить.
— Если сейчас выпью, уснуть не смогу, — отвечал священник.
Женщина рассмеялась, пробормотав что-то вроде «да ведь ещё утро» — я толком не расслышала, потому что мы уже были на дороге.
— Отец мой, она говорила про какого-то юношу, который вылечил её мужа. Это был он!
— Да, это был он.
Мне стало не по себе — я вспомнила вчерашний день, и Бильбао, и лекцию в Мадриде, и людей, толковавших о чудесах, и то ощущение Присутствия, которое возникло у меня, когда я молилась, обнявшись с другими.
Выходит, я люблю человека, способного творить чудеса. Человека, способного служить ближнему, утишать боль, умерять его страдания, возвращать здоровье больным и надежду — их родным. Человеку с таким предназначением тесно в домике с белыми занавесками на окнах, с любимыми книгами и дисками на полках.
— Не вини себя, дочь моя, — сказал священник.
— Вы читаете мои мысли.
— Читаю, — согласился он. — У меня тоже есть дар, и я стараюсь быть достойным его. Приснодева научила меня погружаться в водоворот человеческих чувств, чтобы руководить ими наилучшим образом, то есть — на благо людей.
— Вы тоже творите чудеса?
— Исцелять недуги я не могу. Но обладаю одним из даров Святого Духа.
— Тогда, вам дано читать у меня в душе. И вы знаете, что я люблю этого человека и что любовь моя растёт и крепнет с каждой секундой. Мы вместе с ним открывали для себя мир и вместе пребываем в нём. Хочу я того или нет — но он неотделим от моей жизни и присутствует в каждом её дне.
Что я могла сказать этому священнику, шедшему со мной рядом? Он никогда бы не понял, что у меня были другие мужчины, что я влюблялась, что если бы вышла замуж, то была бы счастлива. Ещё когда я была ребёнком, на одной из площадей Сории любовь открылась мне, а потом позабылась.
Но, как видно, плохо позабылась. Хватило трёх дней, чтобы всё вернулось.
— Я имею право быть счастливой, отец мой. Я восстановила потерянное и снова терять это не хочу. Я буду бороться за своё счастье. Если же я откажусь от этой борьбы, то откажусь, тем самым, и от своей духовной жизни.
Как вы сами сказали — это будет значить, что я отдалилась от Бога, отказалась от своей женской силы, от моего могущества. Я буду бороться за этого человека.
Я знала, зачем здесь этот приземистый толстый священник. Он пришёл, чтобы убедить меня в том, что я должна оставить своего возлюбленного, ибо ему суждено иное, высшее предназначение.
Нет, никогда я не поверю, что ему пришлось бы по вкусу, если бы мы с его воспитанником поженились и зажили в Сент-Савене в таком вот домике. Он говорит это лишь для того, чтобы сбить меня с толку, чтобы я ослабила свою оборону, а как только это произойдет, он — с улыбкой — убедит меня в обратном.
Он, не произнося ни слова, читал мои мысли. А может быть, обманывал меня и вовсе не обладал даром угадывать, что думают другие люди. Туман быстро рассеивался: теперь я различала уже дорогу и склон горы, поле и покрытые снегом деревья. Прояснилось и в голове.
Конечно, это обман! Если священник и вправду умеет читать мысли, пусть прочтет их все и всё про меня узнает! Пусть узнает, что вчера он хотел полной близости со мной, а я отказала ему — и теперь раскаиваюсь.
Ещё вчера я думала, что, если бы ему пришлось уехать, я могла бы всегда помнить и вспоминать друга детства. Всё это оказалось вздором. Пусть его плоть не проникла в меня — проникло что-то другое, и так глубоко, что достало до самого сердца.
— Отец мой, я люблю его, — повторила я.
— Я тоже. А от любви глупеют. В моём случае это выразилось в том, что я пытаюсь убрать тебя с его пути.