Пауло Коэльо

На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала

моей жизни. Но этот сон был проникнут ощущением бескрайности мира, увлекательности книги, духом новых приключений.

Как бы ни боролась я, мне было известно, что любовь легко воспламеняет женское сердце, так что моё позволение ветру дуть, а воде повалить стену плотины — это лишь вопрос времени.

Как бы ни была я настроена против этого в принципе, мне уже случалось прежде любить, и теперь я размышляла, как разрешить сложившуюся ситуацию.

Но было тут кое-что такое, чего постичь я была не в силах. Не этой католической вере учили меня на уроках Закона Божьего. Не таким видела я и представляла себе спутника моей жизни.

«Спутник моей жизни... какое странное словосочетание», — подумала я и сама удивилась моим мыслям.

Река и грот породили в моей душе страх и ревность. Страх — потому что это было ново для меня, а новое всегда пугает. Ревность — потому что я постепенно стала постигать: любовь — больше, чем мне представлялось, любовь вторгается в такие пределы, шествует по таким краям, куда никогда не ступала моя нога.

«Прости меня, Пресвятая Дева, — сказала я. — Прости за то, что я, такая жалкая, ничтожная и убогая, осмеливаюсь требовать, чтобы этот человек любил меня одну». А что, если истинное его призвание — удалиться от мира, затвориться в семинарии и вести беседы с ангелами?

Сколько времени сможет он сопротивляться своему истинному влечению, сколько времени пройдёт, прежде чем он оставит дом, чтение и музыку? И если даже он никогда не вернётся в семинарию, какую цену придется мне уплатить за то, чтобы не подпускать его к осуществлению его подлинной мечты?

Казалось, всё вокруг предельно сосредоточены на том, что делают, — все, кроме меня. Я не свожу с него глаз, а он говорит на языке ангелов.

Страх и ревность были вытеснены одиночеством. Ангелы нашли себе собеседника, а я стояла одна.

Не знаю, что побудило меня попытаться заговорить на этом странном языке. Быть может, острейшая необходимость встретиться с ним, встретиться и рассказать о том, что ощущаю.

Быть может, я нуждалась в том, чтобы моя душа вела беседу со мной — сердце моё было переполнено сомнениями, и мне были нужны ответы. Но я не знала толком, что делать, — росло и крепло сознание того, как я нелепа.

Но рядом со мной, вокруг меня стояли люди — мужчины и женщины, старики и молодые, духовные лица и миряне, монахини и студенты. Их близость придала мне сил, и я попросила Святого Духа даровать мне сил для преодоления препоны страха.

«Попробуй, — сказала я себе. — Достаточно открыть рот и набраться храбрости для того, чтобы произнести слова, которых не понимаешь. Попробуй».

И я решила попытаться. Но прежде попросила, чтобы эта ночь, сменившая такой бесконечно-длинный День, что я толком и не помнила, когда же он начался, стала для меня ночью богоявления.

И Бог, казалось, внял моей молитве. И слова стали выговариваться легче, и постепенно они теряли черты человеческого языка. Стыд уже не так терзал меня, а уверенности в себе прибыло, и язык сделался послушен и поворотлив.

Я по-прежнему не понимала ничего из произносимого мной, но моей душе эти странные слова были внятны. Я испытала прилив ликования от того, что набралась храбрости и произношу бессмысленные слова.

Я была свободна, я не нуждалась больше в том, чтобы искать или давать объяснения моим поступкам. Эта новообретенная свобода возносила меня к небесам — туда, где всепрощающая Великая Любовь, рядом с которой никогда не почувствуешь себя покинутой, снова раскроет мне объятья.

«Мне кажется, я вновь обретаю веру», — подумала я, удивившись всем тем чудесам, что способна творить любовь. Я чувствовала — Пресвятая Дева держит меня на руках, укрывая и согревая своим одеянием. Неведомые слова всё легче и проворней срывались с моих губ.

Я заплакала, сама не понимая причины слёз. Радость заполнила моё сердце, затопила всю меня без остатка. Она была сильней страхов, сильней моей убогой правоты, сильней стремления поставить под контроль каждую секунду моей жизни.

Я сознавала — эти слёзы ниспосланы мне свыше, ведь ещё в школе монахини внушали мне, что в миг наивысшего подъёма святые плачут.