живет ребенок, — и тогда я вновь услышала голос той девочки, какой была когда-то, той принцессы, которая боялась любить из страха потерять любовь.
В течение четырех дней я пыталась заглушить голос собственного сердца, однако, он звучал всё громче, и всё больше отчаивалась Другая. Где-то в самом сокровенном уголке моей души прежняя девочка ещё существовала, ещё верила, что мечты сбываются.
Другая не успела и слова вымолвить — а я села к нему в машину, согласилась ехать с ним в Бильбао, решилась рискнуть.
И вот по этой-то причине — по причине того, что всё-таки, малая частица прежнего моего «я» ещё существовала, — снова нашла меня любовь, нашла после долгих поисков по всем концам света.
Снова встретилась со мной любовь, одолев все препоны, которые на тихой улочке Сарагосы наставила на её пути Другая, смастерив их из предрассудков, неколебимых принципов и учебников.
Я открыла окно и сердце. Солнечный свет заполнил комнату, любовь — мою душу.
Несколько часов кряду мы гуляли то по снегу, то по дороге, пили кофе в крохотном городке, названия которого я не узнаю никогда. Там на площади стоял фонтан, украшенный изваянием загадочного существа — полузмеи, полуголубки.
Он улыбнулся при виде этой скульптуры:
— Знамение. Мужское и женское начала слиты воедино.
— Я прежде никогда не думала о том, что ты сказал мне вчера, — призналась я. — А между тем, это вполне логично.
— «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их», — произнес он стих из Священного Писания. — Потому что это был его образ и подобие — мужчина и женщина.
Я видела, что глаза его сегодня блестят по-другому.
Он был счастлив и хохотал от всякого пустяка. Заводил разговоры с прохожими, изредка встречавшимися нам по дороге, — с земледельцами в одежде пепельного цвета, шедшими на работу в поле, с альпинистами в разноцветных костюмах, готовившимися к покорению очередной вершины.
Я помалкивала, стесняясь того, как скверно я говорю по-французски, но душа моя радовалась его радости.
Он был так счастлив, что все невольно улыбались, говоря с ним. Должно быть, сердце его что-то шепнуло ему, и теперь он знал: я люблю его. Это притом, что он по-прежнему вел себя со мной, как с подругой детства.
— Вижу, ты счастлив, — сказала я.
— Да, потому что всегда мечтал бродить по этим горам с тобой, собирать позлащённые солнцем плоды.
«Позлащённые солнцем плоды». Эту стихотворную строчку написал кто-то давным-давно, а он повторил её — очень вовремя и очень к месту.
— Есть, наверно, и другая причина того, что ты счастлив, — заметила я, покуда мы с ним кружили по этому городку с таким причудливым фонтаном на площади.
— Да? И какая же?
— Ты знаешь, что мне хорошо. Ты ведь несёшь ответственность за то, что сегодня я — здесь, лазаю по настоящим горам, а не по горам учебников и тетрадей. Ты сделал меня счастливой. А разделяя счастье с другим, мы умножаем счастье.
— Ты прогнала Другую?
— Как ты догадался?
— Догадался потому, что ты тоже стала совсем другой. А ещё — потому что в жизни каждого из нас приходит время совершить это изгнание.
Но Другая неотступно следовала за мной всё утро. Пыталась подобраться поближе. Но с каждой минутой, голос её становился всё слабее, а образ её терял чёткость очертаний, будто таял. Мне припомнилось, как в финале фильмов про вампиров, злобное чудовище рассыпается в прах.
Мы проходим мимо ещё одного столбика с крестом — и здесь тоже он увенчан образом Девы, а не Иисуса.
— О чём ты думаешь? — спросил он.
— О вампирах. О существах, порождённых ночной тьмой и наглухо запертых в самих себе. Они так отчаянно ищут себе спутника. Но любить не способны.
— Именно поэтому существует поверье, что убить вампира можно, лишь если загонишь ему кол прямо в сердце. Если это удаётся сделать, то очнувшееся сердце высвобождает энергию любви, которая уничтожает зло.
— Мне никогда это не приходило в голову. Но, думаю, ты прав. Мне удалось вогнать этот кол прямо в сердце. И оно, освободясь от заклятия, открылось навстречу всему сущему. В нём не осталось места Другой.