Пауло Коэльо

Вероника решает умереть

вернулся, бросил любовницу, — продолжал женский голос. — И тётка опять погрузилась в ту же беспросветную апатию.

Однажды звонит мне и говорит, что бросила курить, пора вообще изменить образ жизни. И вот на той же неделе, напичкав себя успокоительными, чтобы заглушить тягу к сигаретам, всех обзвонила и сказала, что вот-вот покончит с собой. Никто ей, конечно, не поверил.

И через пару дней просыпаюсь я, примерно, к полудню, а на автоответчике — послание от тётки, прощальное. Она отравилась газом. Это её прощальное послание я прослушала много раз: никогда ещё в её голосе не было такого покоя, такого примирения с судьбой.

Она сказала, что попросту не способна больше чувствовать ничего — ни радости, ни горя, — и значит, хватит, с неё довольно.

Веронике стало жаль женщину, которая рассказывала эту историю. Должно быть, она искренне хотела понять смерть своей тёти. Как можно осуждать людей, решивших умереть, в этом мире, где каждый старается выжить любой ценой?

Никому не дано судить. Каждый сам знает глубину своих страданий, — тех страданий, когда, в конце концов, теряется сам смысл жизни. Веронике хотелось высказать именно это, но она только поперхнулась из-за трубки в горле, и ей пришла на помощь невидимая обладательница голоса.

Над Вероникой — над её спеленутым телом, увитым трубками, которые должны были всячески его защищать от собственной хозяйки, от её намерения покончить с собой, — склонилась медсестра. Вероника затрясла головой, взглядом умоляя вытащить из неё эту проклятую трубку, чтобы дали ей, наконец, умереть спокойно.

— Вы нервничаете, — сказала женщина. — Я не знаю, раскаялись ли вы или всё ещё хотите умереть, но мне это безразлично. Меня интересует только выполнение моих обязанностей: если пациент начинает волноваться, по правилам, я должна дать ему успокоительное.

Вероника замерла, но медсестра уже делала в вену укол.

Вскоре Вероника вновь оказалась в странном мире без сновидений, и последним, что она видела, проваливаясь в забытье, было лицо склонившейся над нею медсестры: темные глаза, каштановые волосы, отсутствующий взгляд человека, который делает своё дело, — делает просто потому, что так положено, так требуют правила, и, значит, бессмысленно задаваться вопросом — почему.

Об истории, которая случилась с Вероникой, Пауло Коэльо узнал три месяца спустя, за ужином в одном из алжирских ресторанов Парижа, от знакомой словенки — мало того, что тёзки Вероники, но и дочери главного врача Виллете.

П

озже, уже когда созрел замысел этой книги, её автор хотел было вначале изменить имя героини, чтобы не путать читателя.

Он долго прикидывал, не назвать ли Веронику, которая решила умереть, Блаской, или Эдвиной, или Марицей, или ещё каким-нибудь словенским именем, но, в конце концов, решил оставить всё, как есть, то есть, сохранить подлинные имена.

Поэтому, решил он, когда в книге появится та, с кем был ужин в ресторане, то она будет называться «Вероникой-подругой автора».

Что же до самой героини романа, то, наверное, нет необходимости давать ей какие-либо уточняющие определения — ведь в книге она и так будет главным действующим лицом, и было бы утомительно называть ее всякий раз «Вероникой-душевнобольной» или «Вероникой, решившей умереть».

Как бы то ни было, и сам автор, и его подруга Вероника появляются только в одной главе — вот в этой.

За столом в ресторане Вероника рассказывала, какой ужас ей внушает то, чем занимается её отец, — особенно если учесть, что под его началом заведение, которое весьма ревниво относится к своему реноме, а сам он работает над диссертацией, которая должна принести ему известность в учёном мире.

— Тебе вообще известно, откуда взялось само слово «приют»1? — спросила она.

— Всё началось в средние века, когда каждый имел право искать убежище при церквах, в святых местах. Что такое право на убежище, понятно любому цивилизованному человеку! Как же так получилось, что мой отец, будучи директором того, что называется «приют», может поступать с людьми подобным образом?

Пауло Коэльо захотелось узнать подробнее обо всём происшедшем, ведь у него был весьма веский повод заинтересоваться историей Вероники.