Пауло Коэльо

Вероника решает умереть

своих братьев в трудный час. И в этом её поддерживали муж-словенец, двое детей и люди, не поддавшиеся на манипуляции пропагандистской машины каждой из сторон.

Как-то пополудни, проходя мимо памятника великому словенскому поэту Прешерну, Зедка задумалась о его жизни. Однажды, когда ему было тридцать четыре года, он вошёл в церковь и увидел девушку-подростка Юлию Примич, в которую влюбился до безумия.

Подобно менестрелям былых времён, он стал посвящать ей стихи, надеясь, что когда-нибудь она выйдет за него замуж. Юлия была дочерью крупных буржуа, и, если не считать той мимолетной встречи в церкви, Прешерну так и не удалось к ней приблизиться.

Но та встреча вдохновила его на создание его лучших стихов, сделав его имя легендой. На маленькой центральной площади Любляны стоит памятник поэту, и, если проследить за линией его взгляда, можно обнаружить на другой стороне площади высеченное на стене одного из домов женское лицо.

Именно там и жила Юлия. Даже покинув этот мир, Прешерн вечно созерцает предмет своей несбыточной любви. А если бы он продолжал бороться за свою любовь?

И тут сердце Зедки ёкнуло — это было предчувствие чего-то недоброго. Вероятно, что-то произошло с детьми. Она побежала обратно домой: дети смотрели телевизор и хрустели попкорном.

Однако, тревога не прошла. Зедка легла, проспала почти двенадцать часов, а когда проснулась, вставать ей не хотелось. История Прешерна вернула образ ее первого любовника, о судьбе которого у неё больше не было никаких известий.

И Зедка спрашивала себя: достаточно ли я была настойчива? Я согласилась на роль любовницы, а может быть, нужно было стремиться к тому, чтобы всё шло так, как мне самой хотелось? Боролась ли я за свою первую любовь так же самоотверженно, как боролась за свой народ?

Зедка была убеждена, что так всё и было, но грусть от этого не уходила. То, что раньше казалось ей раем — дом у реки, любимый муж, дети, хрустящие попкорном перед телевизором, — постепенно превратилось в ад.

Теперь, после стольких астральных путешествий и стольких встреч с более высокими сущностями, Зедка знала, что всё это было вздором.

Свою Несбыточную Любовь она использовала, как оправдание, как предлог, чтобы разорвать узы, связывавшие её с той жизнью, которую она вела и которая была далеко не тем, к чему она сама стремилась.

Но тогда, двенадцать месяцев назад, всё было по-другому: она неистово бросилась на поиски того далекого мужчины, истратив целое состояние на международные звонки. Но он уже жил в каком-то другом городе, и разыскать его она не смогла.

Она слала письма экспресс-почтой, но они возвращались. Связывалась со всеми знакомыми, которые его знали, но никто понятия не имел, где он сейчас и что с ним.

Её муж ничего не знал, и это сводило её с ума — ведь ей казалось, что он должен был хотя бы что-нибудь заподозрить, устроить сцену, жаловаться, пригрозить выгнать ее на улицу.

Она пришла к заключению, что все международные телефонные станции, почта, подруги, должно быть, подкуплены им, симулировавшим безразличие.

Она продала подаренные на свадьбу драгоценности и купила билет за океан, но кто-то убедил её в том, что Америка — это огромнейшая территория, и не имеет никакого смысла ехать туда, если точно не знаешь, что ты ищешь.

Однажды, после обеда, она решила прилечь, страдая от любви так, как никогда прежде — даже в те времена, когда ей пришлось вернуться в тоскливую повседневность Любляны. Всю ту ночь и весь следующий день она провела в комнате.

А потом — ещё один. На третий день муж вызвал врача — как он был любезен! Как заботлив! Неужели этот человек не понимал, что Зедка пыталась встретиться с другим, совершить прелюбодеяние, сменить свою жизнь уважаемой замужней женщины на жизнь обыкновенной тайной любовницы, навсегда покинуть Любляну, дом, детей?

Пришёл врач. С нею случился нервный припадок, она заперла дверь на ключ и вновь открыла, лишь когда он ушёл. Неделю спустя, у неё не было желания даже ходить в туалет, и она стала отправлять физиологические надобности в кровати.

Она уже не думала, голова была наполнена обрывками воспоминаний о человеке, который — она была убеждена — тоже её искал, но не мог найти.

Муж, великодушный донельзя, менял ей простыни, гладил по голове, говорил, что всё будет хорошо.