Пауло Коэльо

Вероника решает умереть

ей случалось с достоинством выходить и не из таких ситуаций, а вот теперь, впервые она попросту не могла сдержать слёз.

Какое унижение! Нет, надо снова стать собой, способной иронически высмеять любого обидчика, сильной, знающей, что она лучше и выше их всех. Кто из этих людишек отважился бы, как она, бросить вызов смерти?

Как у них хватает наглости её учить, если сами они упрятаны в психушку? Да теперь, она скорей умрёт, чем обратится к кому-нибудь за помощью, пусть даже на самом деле ждать смерти ещё почти неделю.

Один день уже сброшен со счёта. Остались каких-нибудь четыре-пять. Она брела по тропинке, трезвея от холода, чувствуя, как он пробирает до костей, и понемногу успокаивается в жилах кровь, уже не так колотится сердце.

Какой позор: я в Виллете, часы мои буквально сочтены, а я придаю значение словам каких-то идиотов, которых вижу впервые и вскоре не увижу никогда.

Однако, я на них реагирую, я теряю самообладание, во мне просыпается желание и самой нападать, бороться, защищаться. На такую ерунду — тратить драгоценное время!

Так стоит ли тратить силы на борьбу за своё место в этой чужой, враждебной среде, где тебя вынуждают сопротивляться, если ты не хочешь жить по чужим правилам?

Невероятно. Я ведь никогда такой не была. Я никогда не растрачивалась на глупости.

Внезапно она остановилась посреди морозного сада. Не потому ли, что пустяками ей до сих пор казалось всё, в конце концов ей и пришлось пожинать плоды того, к чему приводит жизнь, полная пустяков.

В юности ей казалось, что делать выбор слишком рано. Теперь, став старше, она убедилась, что изменить что-либо слишком поздно.

И на что же, если подумать, уходили до сих пор её силы? Она старалась, чтобы всё в жизни шло привычным образом.

Она пожертвовала многими своими желаниями ради того, чтобы родители продолжали любить её, как любили в детстве, хотя и знала, что подлинная любовь меняется со временем, растет, открывая новые способы самовыражения.

Однажды, услышав, как мать, плача, говорила ей, что её браку пришёел конец, Вероника отправилась на поиски отца, рыдала, угрожала, и, наконец, вымолила у него обещание, что он никогда не уйдёт из дома, даже не представляя себе, какую непомерную цену её родителям придётся за это заплатить.

Решив найти себе работу, она отвергла заманчивое предложение компании, обосновавшейся в Люблине сразу после объявления Словенией независимости, и устроилась в публичную библиотеку, где оклад пусть и небольшой, зато гарантированный.

Изо дня в день она ходила на работу по одному и тому же графику, ладила с начальством, оставаясь, по возможности, незаметной. Её это устраивало.

Она и не пыталась бороться, даже не помышляя о какой-либо карьере: единственное, чего она желала, — это регулярно получать в конце месяца свое жалование.

Комнату она сняла при монастыре, поскольку монахини требовали, чтобы все жильцы возвращались в установленное время, — а потом запирали дверь на ключ. И кто оставался за дверью, должен был спать хоть на улице.

Так что, у неё всегда была правдивая отговорка для любовников, когда не хотелось проводить ночь в гостинице или в чужой постели.

В редких мечтах о замужестве она рисовала себе небольшую виллу под Любляной, спокойную жизнь с кем-нибудь, кто, в отличие от её отца, будет зарабатывать достаточно, чтобы содержать семью, и будет доволен уже тем, что вот они сидят вдвоем у горящего камина, глядя на горы, укрытые снегом.

Она научилась доставлять мужчинам строго отмеренную дозу удовольствия — ни больше, ни меньше, а ровно столько, сколько необходимо.

Она ни на кого не сердилась, ведь это означало бы необходимость как-то реагировать, бороться со своим обидчиком, а затем, того и гляди, сталкиваться с какими-нибудь непредвиденными последствиями, вроде мести.

И когда всё устроилось почти в полном соответствии её бесхитростным запросам, обнаружилось, что такая жизнь, где все дни одинаковы, попросту лишена смысла. И Вероника решила умереть.

Вероника вернулась, закрыла за собой дверь и направилась к той же обособившейся компании. В группе оживлённо беседовали, но, как только она подошла, воцарилось напряжённое молчание.