свою избранность — избранность принадлежащих к особому миру — тому, где царит полная свобода безумия.
А с другой стороны, если подумать, разве не всё равно? Ей, во всяком случае, выпало пережить некий любопытный и редкий опыт: представьте себе, что вы оказались там, где предпочитают выглядеть сумасшедшими, лишь бы делать, что в голову взбредёт, пользуясь, на этот счёт, полнейшей свободой.
Едва лишь пришла в голову эта мысль, сердце словно куда-то провалилось. Сразу в памяти вспыхнули слова врача, и недавний невыносимый страх охватил Веронику.
— Мне нужно прогуляться, — сказала она Зедке. — Я хочу побыть одна. — В конце концов, Вероника ведь тоже «сумасшедшая», и, значит, с другими можно не считаться.
Зедка кивнула и отошла в сторону, а Вероника невольно залюбовалась окутанными дымкой горами за стенами Виллете. У неё возникло нечто вроде смутного желания жить, но она решительно его отогнала.
Нужно, как можно скорей, достать эти таблетки. Вероника ещё раз попыталась обдумать ситуацию, в которую угодила. Ничего хорошего она в ней не находила.
Ведь, если бы даже ей позволили делать все те безумные вещи, какие позволены сумасшедшим, она бы всё равно не знала, с чего начать. До сих пор она никогда не пыталась совершать ничего безумного.
После прогулки все вернулись из сада в столовую, на обед, а после обеда, в сопровождении тех же санитаров, потянулись в громадный холл, уставленный столами, стульями, диванами — были здесь даже пианино и телевизор, — зал с большими окнами, за которыми низко проплывали серые тучи.
Окна выходили в сад, поэтому решётки на них отсутствовали. Ведущие туда же двери были закрыты — за стеклом стоял нешуточный холод, — но чтобы снова выйти на прогулку среди деревьев, стоило лишь повернуть ручку.
Пациенты, в большинстве своём, смотрели телевизор; другие неподвижно глядели перед собою, иные тихо говорили сами с собой — но с кем такого иногда не случалось?
Вероника отметила, что самая старшая среди женщин, Мари, теперь оказалась вместе с большой компанией в одном из углов зала.
В том же углу прохаживались несколько пациентов, и Вероника попыталась к ним присоединиться — ей хотелось послушать, о чем говорят в компании Мари.
Она, как могла, придала себе безучастный вид, но, когда оказалась рядом, собеседники Мари замолчали и все, как по команде, на неё уставились.
— Что вам угодно? — спросил пожилой мужчина, который, вероятно, был лидером пресловутого Братства (если такая группа действительно существует, и Зедка не более безумна, чем кажется).
— Да нет, ничего — я просто проходила мимо.
Все переглянулись и, как-то странно гримасничая, закивали друг другу. Кто-то передразнил её, с издевкой сказав другому: «Она просто проходила мимо!» Тот повторил погромче, и через несколько секунд уже все они наперебой принялись выкрикивать: «Она проходила мимо! Мимо! Она просто проходила мимо!»
Ошарашенная, Вероника застыла на месте от страха. Один из санитаров — крепкий мрачный детина — подошёл узнать, что происходит.
— Ничего, — ответил кто-то из компании. — Она просто проходила мимо. Вот она стоит, как вкопанная, но, на самом деле, проходит мимо!
Вся компания разразилась хохотом. Вероника криво улыбнулась, попытавшись изобразить независимый вид, повернулась и отошла, чтобы никто не успел заметить, что глаза её полны слез. Забыв о куртке, она вышла прямо в заснеженный сад.
За нею увязался было какой-то санитар, чтобы заставить вернуться, но затем появился другой, что-то прошептал, и они исчезли, оставив её в покое — коченеть на холоде.
Надо ли так уж заботиться о здоровье того, кто обречен? Вероника чувствовала, что вся охвачена смятением, гневом, злостью на саму себя.
Впервые она так глупо попалась, притом, что всегда избегала провокаций, с ранних лет научившись сохранять хладнокровие, невозмутимо выжидая, пока изменятся обстоятельства.
Однако, этим умалишённым удалось вывести её из равновесия, удалось вовлечь в свою подлую игру, когда её просто захлестнули стыд, страх, гнев, желание растерзать их, уничтожить такими словами, которые даже сейчас язык не поворачивался вымолвить.