Пауло Коэльо

Вероника решает умереть

привело к коме, а длительное пребывание в коме, тем более, в столь глубокой, представляет прямую угрозу сердечной деятельности, вплоть до её прекращения. Вот вы и заработали некроз... Некроз желудочка...

— Да ты без экивоков, — сказал старший. — Говори прямо.

— Словом, вашему сердцу нанесён непоправимый ущерб, а это означает... что оно скоро перестанет биться. Сердце остановится.

— И что это значит? — спросила она в испуге.

— Только одно: физическую смерть. Не знаю, каковы ваши религиозные убеждения, но...

— Сколько мне осталось жить? — перебила Вероника.

— Дней пять, от силы неделю.

За всей его отстранённостью, за всем напускным профессиональным сочувствием сквозило откровенное удовольствие, которое этот парень получал от собственных слов, словно оглашённый им приговор — примерное и вполне заслуженное наказание, чтоб впредь и прочим неповадно было.

За свою жизнь Вероника не раз имела случай убедиться, что многие люди о несчастьях других говорят так, будто всеми силами желали бы им помочь, тогда, как на самом деле, втайне испытывают некое злорадство, — ведь на фоне чужих страданий они чувствуют себя более счастливыми, не обделёнными судьбой.

Таких людей Вероника презирала, потому и сейчас не собиралась предоставлять этому юнцу возможность, изображая сострадание, самоутверждаться за её счет.

Вероника пристально посмотрела на него. И улыбнулась.

— Значит, я всё-таки, добилась своего.

— Да, — прозвучало в ответ.

Но от его самодовольства, от упоения собой в роли принесшего трагические вести не осталось и следа.

Однако ночью пришел настоящий страх. Одно дело — быстрая смерть от таблеток, и совсем другое — ждать смерти почти неделю, когда и так уже совершенно истерзана тем, что довелось пережить.

В

сю свою жизнь она прожила в постоянном ожидании чего-то: возвращения отца с работы, письма от любовника, которое всё никак не приходит, выпускных экзаменов, поезда, автобуса, телефонного звонка, начала отпуска, конца отпуска.

Теперь приходится ждать смерти, встреча с которой уже назначена. Только со мной могло такое случиться. Обычно ведь умирают как раз в тот день, когда нет далее мысли о смерти.

Нужно выбраться отсюда. Нужно снова раздобыть таблетки, а если не получится, и останется единственный выход — броситься с крыши, она пойдёт и на это. Здесь уж не до родителей, не до их душевных терзаний, если выбора нет.

Она приподняла голову и огляделась. Все койки были заняты спящими, откуда-то доносился громкий храп. На окнах виднелись решётки. Отбрасывая причудливые тени по всей палате, в дальнем её конце, у выхода, горел ночник, обеспечивавший неусыпный надзор за пациентами.

У ночника женщина в белом халате читала книгу. Какие культурные эти медсестры. Всёе время только и делают, что читают.

Веронике отвели место в самом дальнем углу: отсюда до медсестры, углубившейся в чтение, было десятка два коек. На то, чтобы подняться с постели, ушли все силы — ведь уже почти три недели, если верить словам врача, Вероника была лишена всякого движения.

Подняв глаза, медсестра увидела, как с капельницей в руке приближается та, кого недавно привезли из реанимации.

— Я в туалет, — прошептала она, боясь разбудить других обитателей палаты.

Медсестра кивнула в сторону выхода. Вероника лихорадочно соображала, где бы тут найти лазейку, как бы незаметно выскользнуть из больничных стен. Нельзя откладывать, пока они уверены, что я ещё слишком слаба и не вздумаю трепыхаться.

Она окинула всё вокруг напряженно-внимательным взглядом. Туалет оказался тесной кабинкой без двери. Чтобы выскочить из палаты, не оставалось бы ничего иного, кроме как схватить дежурную и, одолев её, завладеть ключом, но для этого Вероника была слишком слаба.

— Это что — тюрьма? — спросила она.

Дежурная отложила книгу и теперь неотрывно следила за каждым движением Вероники.

— Нет. Это клиника для душевнобольных.

— Но я не сумасшедшая. Женщина рассмеялась.

— Ну да, все здесь так говорят.

— Ну, хорошо, пусть я сумасшедшая. Но что это значит?

Женщина сказала Веронике, что ей нельзя подолгу быть на ногах, и велела снова лечь в кровать.