Пауло Коэльо

Пятая гора

пот струится между лопаток.

— Ты напуган, а я уже смирился, со своей участью, — пояснил левит. — Вот выйду отсюда и покончу с этой мукой. Всякий раз, когда я слышу вопль на улице, я страдаю, представляя себе, каково мне будет, когда придет мой час.

Пока мы сидели здесь взаперти, я уже сотни раз умер, а мог бы умереть всего однажды. Раз уж не сносить мне головы, пусть это случится, как можно быстрее. Он был прав. Илия слышал те же крики, и ожидание неизбежной смерти уже стало невыносимым.

— Я пойду с тобой. Я устал бороться за несколько лишних часов жизни.

Он поднялся, открыл дверь и впустил в конюшню лучи солнца, осветившие двух прячущихся там мужчин.

* * *

Левит взял его за руку, и они двинулись в путь. Если бы крики и вопли не нарушали тишину, этот день мог бы показаться обычным днем обычного города — не слишком палящее солнце, приятный легкий ветерок с далекого океана, запыленные улицы, дома из глины и соломы.

— Наши души охвачены страхом смерти, а день такой чудесный, — сказал левит. — Сколько раз, когда я чувствовал себя в ладу с Богом и миром, погода стояла ужасная! Ветер из пустыни засыпал песком мои глаза, и я ничего не видел в двух шагах от себя.

Не всегда замысел Его согласуется с тем, что мы чувствуем; но я точно знаю, что у Него есть на всё своя причина.

— Велика твоя вера!

Левит посмотрел на небо, будто размышляя о чем-то. Затем обратился к Илие:

— Не стоит так уж удивляться, я сам с собой поспорил. Поспорил, что Бог существует.

— Ты же пророк, — возразил Илия. — Ведь ты, как и я, слышишь голоса и знаешь, что есть другой мир кроме этого.

— Может быть, это только мое воображение.

— Ты видел знаки Бога, — настаивал Илия, уже испытывая тревогу от слов своего спутника.

— Может быть, это только мое воображение, — повторил левит. — На самом деле, мой спор с самим собой — всё, что у меня есть. Я сам себя убеждаю, что всё исходит от Всевышнего.

* * *

На улице было пустынно. Жители города, сидя в своих домах, выжидали, когда воины Ахава завершат дело, порученное им иноземной царевной: казнить пророков Израиля.

Илия шел рядом с левитом и чувствовал, что из-за каждого окна, из-за каждой двери кто-то следит за ним — и винит его в происходящем.

— Не просил я об участи пророка. Наверное, всё это плод моего воображения, — рассуждал Илия.

Но после случившегося в плотницкой он знал, что это не так.

* * *

С детства он слышал голоса и разговаривал с ангелами. Как раз тогда его родители и решили обратиться к священнику. Задав мальчику множество вопросов, священник пришел к выводу, что он — пророк, «наби», «человек духа», «избранник Божий».

После долгой беседы с мальчиком, священник сказал его родителям, что они должны серьёзно относиться ко всему, что будет говорить их сын.

Выйдя от священника, родители потребовали, чтобы Илия никогда и никому больше не рассказывал о том, что видит или слышит. Пророку приходится иметь дело с правителями, а это всегда опасно.

Так или иначе, Илия никогда больше не слышал того, что могло заинтересовать священников или царей.

Он разговаривал только со своим ангелом-хранителем и слушал советы, касающиеся его собственной жизни; время от времени у него были видения, которые ему никак не удавалось понять, — далекие океаны, горы, полные странных существ, круги с глазами и крыльями.

Когда всё заканчивалось, он, послушный своим родителям, старался как можно быстрее забыть видения. Поэтому голоса и видения стали посещать его всё реже и реже. Родители были довольны и больше не заводили разговоров на эту тему.

Илия достиг того возраста, когда уже сам должен был обеспечивать себе пропитание, и родители дали ему денег, чтобы он мог открыть маленькую плотницкую мастерскую.

Нередко Илия с почтением взирал на других пророков, проходивших по улицам Галаада в меховых одеждах, стянутых кожаными поясами. Они говорили, что Господь выделил их, чтобы они вели за собой избранный народ.

Конечно, это была не его участь; он ни за что на свете не стал бы вызывать священный трепет плясками или самобичеванием, подобно другим «избранникам», — он боялся боли.