Григорий Климов

Песнь победителя (Часть 1)

я, удивлённый необычайным предложением.

«Пойдём, пойдём... Посмеёмся! Такого и в театре не увидишь», — подмигнул капитан. — «Ты его по ночам не встречал?»

«Нет».

«Он все ночи напролет по Карлсхорсту как шакал рыскает, барахло по пустым квартирам собирает. Вчера я его на заре поймал — тащит через двор какие-то тряпки, весь в пыли, в паутине. И всё себе на квартиру тащит. Теперь у него там музей».

Чтобы не обижать нового сослуживца отказом, я последовал за ним.

Виноградов приоткрыл нам дверь, поморщился и спросил Быстрова: «Ну — что ты здесь ещё не видал?»

«Открывай, открывай», — навалился Быстров плечом на дверь, — «Похвались, что насобирал!»

«Куда тебя чёрт ломит», — запротестовал Виноградов, — Я уже спать собираюсь».

«Ты — и вдруг спать?» — с явной издёвкой процедил Быстров. — Неужели уже весь Карлсхорст облазил?»

В конце концов, Виноградов пропустил нас внутрь. Квартира представляла собой любопытное зрелище. Скорее пакгауз, чем жилой дом. Мебели здесь было, по меньшей мере, на три квартиры.

Капитан оглядывается кругом в поисках того, что он здесь ещё не видел, затем подходит к запертому буфету: «А тут у тебя что?»

«Да ничего! Пусто», — с досадой говорит Виноградов.

«Ну-ка открывай!

«Говорят же тебе пусто».

«Открывай, а то сам открою!» — Быстров нацеливается сапогом на полированную дверцу буфета.

Виноградов хорошо знает, что капитану ничего не стоит привести свои слова в исполнение. Он нехотя достает ключ и отпирает буфет. Внутри полно посуды. Посуда самая разнокалиберная, видно собранная по пустым квартирам.

«Побить тебе сейчас все здесь?» — предлагает капитан. — «И тогда иди, жалуйся! А?»

«Что ты за сумасшедший человек? Такое добро — и бить? Иди лучше спать!» — пытается утихомирить Виноградов расходившегося гостя.

Я молча наблюдаю картину. Вот этот профсоюзный рупор громче всех трубит о культуре, о заботе о людях, о наших задачах. Он же — первый мародёр и шкурник, все помыслы которого ограничиваются рамками личной наживы. Этих людей воспитала и вызвала в жизнь советская система.

«Ну, показывай ещё свои богатства!» — требует Быстров.

«Какие там богатства», — жеманится Виноградов. — «Вот, если хочешь, посмотри на люстру».

«Сколько ты ночей не спал, пока эту люстру выкопал?» — спрашивает капитан. Затем он подходит к вешалке в передней и начинает рассматривать висящее на плечиках пальто с бархатным воротником, которое, судя по фасону, должно быть ровесником Бисмарка.

«А это что такое?» — дергает капитан музейное пальто за рукав.

«Тише, тише», — шипит Виноградов. — «Не порви!»

«Э-э-э-х! Тоже мне!» — капитан изо всей силы дергает за рукав. Рукав с треском отлетает от пальто. Капитан берется за бархатный воротник.

«Что ты делаешь?!» — плаксивым голосом причитает Виноградов. — «Я это хотел брату послать».

«Если у тебя брат такой же барахольщик, как ты», — продолжает свою разрушительную работу капитан и открывает воротник, — «то ему такая дрянь не нужна».

«Да нет, он бедный».

«У нас бедных нет», — поучает Быстров. — «У нас все богатые. Ты что — забыл? А ещё профсоюзник».

Капитан запускает руку внутрь стоящего в углу ящика и извлекает оттуда несколько синих картонных пакетов. Разорвав пакет, он разражается смехом. Не могу удержаться от смеха и я.

«А это тебе зачем?» — сует капитан в нос Виноградову пучок розовых (менструальных) бинтов. «Про запас?»

Только после долгих уговоров мне удаётся увести расходившегося капитана из квартиры Виноградова.

Первые дни пребывания в Карлсхорсте у меня не было времени смотреть по сторонам. По мере того, как проходят недели я ближе знакомлюсь с окружающей обстановкой.

Карлсхорст из соображений бдительности живёт на полу осадном положении. Весь район густо оцеплен постами часовых. После девяти часов вечера движение по территории Карлсхорста запрещено даже для военных.

Кому необходимо, тот получает соответствующий ночной пароль, каждый вечер передаваемый из Штаба. Часто мне приходится задерживаться на службе вместе с генералом до двух-трех часов после полуночи. Когда мы возвращаемся домой, через каждые пятьдесят метров из темноты звучит голос невидимого часового: «Стой! Пароль?»