всё сплошь покрывали символы.
Христианские кресты, иудейские звезды, масонские печати, кресты ордена тамплиеров, роги изобилия, пирамиды, астрологические знаки, растения, овощи, пятиконечные звёзды и розы.
Рыцаритамплиеры были искуснейшими резчиками по камню, даром что основали союз каменщиков, возводили свои церкви по всей Европе. Но Рослин, по праву, считалась образчиком их выдающегося мастерства.
Сразу было видно, что работали они здесь с особой любовью и тщанием. Мастера не оставили ни единого камня без рисунка. Часовня Рослин была храмом всех религий... всех традиций, но, прежде всего, она была храмом, прославляющим Природу и священное женское начало.
Внутри почти никого, лишь небольшая группа туристов, столпившихся вокруг молодого экскурсовода, дающего какието пояснения.
Он вёл их привычным, изведанным маршрутом, невидимой тропой, соединяющей шесть ключевых архитектурных точек внутренней части здания.
За столетия целые поколения посетителей протоптали эти прямые линии, соединяющие точки, и на полу образовался огромный символ.
Звезда Давида, подумал Лэнгдон. Нет, это не совпадение.
Известная также под названием Соломоновой печати, эта фигура некогда была тайным символом древних звездочётовсвященников, а позже была принята, в качестве символа власти царями иудейскими — Давидом и Соломоном.
Церковный служка заметил Лэнгдона и Софи и, несмотря на позднее время, приветливо улыбнулся и сделал жест, приглашающий их осмотреть храм.
Лэнгдон кивнул в знак благодарности и двинулся дальше. А Софи так и осталась у дверей, и по её лицу было видно, что она растеряна и удивлена.
— В чём дело? — спросил Лэнгдон. Софи оглядывала часовню.
— Мне кажется... я здесь уже бывала.
Лэнгдон удивился.
— Но вы говорили, что никогда даже не слышали о часовне Рослин.
— Не слышала... — Она неуверенно осмотрелась. — Должно быть, дедушка привозил меня сюда, когда я была ещё совсем маленькой. Не знаю. Не помню. Но, всё так знакомо.
Софи продолжала оглядывать внутреннее убранство часовни. И кивнула.
— Да, точно. — Она указала вперёд. — Эти две колонны. Я их точно видела.
Лэнгдон проследил за направлением её взгляда и увидел в дальнем конце помещения две покрытые искусной резьбой колонны.
Белые каменные кружева отливали красноватозолотистыми отблесками, на них через окно падали последние лучи заходящего солнца.
Сами колонны, расположенные в том месте, где обычно находится алтарь, являли собой довольно странную пару.
Та, что слева, была покрыта резьбой из простых вертикальных линий, правую же, по спирали, украшал сложный цветочный узор.
Софи направилась к ним, и Лэнгдон поспешил следом. Приблизившись к колоннам, Софи решительно заявила:
— Да, я совершенно уверена, что видела их!
— Не сомневаюсь, что видели, — заметил Лэнгдон. — Но, вовсе не обязательно здесь.
Она обернулась к нему.
— О чём это вы?
— Эти колонны имеют массу архитектурных двойников по всему свету. Их копии производили неоднократно на протяжении веков.
— Копии Рослин? — недоверчиво воскликнула Софи.
— Нет. Самих колонн. Помните, чуть раньше я говорил о том, что часовня Рослин является копией храма царя Соломона. И эти две колонны представляют собой точную копию тех, что некогда украшали вход в храм Соломона.
Лэнгдон указал на левую колонну.
— Вот эта называется Боаз, или Масонская колонна. А та, что справа, — Джачин, или Колонна подмастерья. — Он помолчал, затем добавил: — Вообщето, в каждом масонском храме имеются две такие колонны.
Лэнгдон уже рассказывал Софи о тесных исторических связях ордена тамплиеров с современными тайными масонскими обществами.
В последнем стихотворении Жака Соньера как раз содержалось прямое указание на мастеровмасонов, которые украсили Рослин искусной резьбой по камню. Говорилось в нём и о потолке часовни, украшенном резьбой в виде звёзд и планет.
— Я никогда не была в масонском храме, — призналась Софи, разглядывая колонны, — но почти уверена, что видела эти колонны именно здесь. — И она начала озираться, словно в попытке отыскать чтото ещё, что могло освежить память.
Туристы уходили, и экскурсовод с приветливой улыбкой поспешил навстречу Лэнгдону и Софи.
Это был красивый молодой человек лет двадцати семи в ботинках на толстой подошве. Волосы длинные и светлые, как солома.
— А мы уже закрываемся. Могу