передернуло. Где, чёрт побери, она это раздобыла?
Ведущая начала зачитывать отрывки совершенно идиотской статьи, а Лэнгдон всё глубже и глубже вжимался в кресло.
Тридцать секунд спустя аудитория уже вовсю хихикала, а дамочка никак не унималась.
— «Отказ мистера Лэнгдона рассказать средствам массовой информации о своей необычной роли в прошлогоднем совещании в Ватикане, определённо помог ему набрать очки в борьбе за вхождение в первую десятку «интриганов».
Тут она умолкла и обратилась к аудитории.
— Хотите послушать ещё?
Ответом были дружные аплодисменты. Нет, ктото должен её остановить, подумал Лэнгдон. А она зачитывала новый отрывок.
— «Хотя профессора Лэнгдона, в отличие от некоторых наших молодых претендентов, нельзя считать таким уж сногсшибательным красавчиком, в свои сорок с хвостиком, он в полной мере наделён шармом учёного.
И его очарование лишь подчёркивает низкий баритон, который, по мнению студенток, действует “прямо как шоколад на уши”».
Зал так и грохнул от смеха.
Лэнгдон выдавил робкую улыбочку. Он знал, что последует дальше — пассаж на тему «Гаррисон Форд в твиде от Гарриса».
И поскольку сегодня он опрометчиво вырядился в твидовый пиджак от Гарриса и водолазку от Бербери, то решил срочно предпринять какието меры.
— Благодарю вас, Моник, — сказал Лэнгдон, поднялся и сошёл с подиума. — В этом бостонском журнале определенно работают люди, наделённые даром художественного слова.
Им бы романы писать. — Он вздохнул и оглядел аудиторию. — И если я только узнаю, кто приволок сюда этот журнал, потребую вышвырнуть мерзавца вон.
Все снова дружно расхохотались.
— Что ж, друзья мои, как всем известно, я пришёл сегодня к вам поговорить о власти символов...
Звонок телефона прервал размышления Лэнгдона.
Он обречённо вздохнул и снял трубку:
— Да?
Как и ожидалось, это снова был портье.
— Мистер Лэнгдон, ещё раз прошу прощения за беспокойство. Но я звоню сообщить вам, что гость уже на пути к вашей комнате. Вот я и подумал, может, лучше предупредить вас.
Лэнгдон проснулся окончательно.
— Так вы направили его ко мне в номер?
— Прошу прощения, месье, но человек такого ранга... Просто подумал, что не вправе останавливать его.
— Да кто он такой, наконец?
Но портье уже повесил трубку.
И почти тотчас же раздался громкий стук в дверь. Лэнгдон нехотя поднялся с кровати, босые ступни утонули в толстом пушистом ковре. Он накинул халат и направился к двери.
— Кто там?
— Мистер Лэнгдон? Мне необходимо переговорить с вами.
Поанглийски мужчина говорил с акцентом, голос звучал резко и властно.
— Я лейтенант Жером Колле. Из Центрального управления судебной полиции.
Лэнгдон замер. Центральное управление судебной полиции, или сокращенно ЦУСП? Он знал, что эта организация во Франции, примерно то же, что в США ФБР.
Не снимая цепочку, он приотворил дверь на несколько дюймов. На него смотрело худое лицо с невыразительными, как бы стёртыми чертами. Да и сам мужчина в синей форме был невероятно худ.
— Я могу войти? — спросил Колле.
Лэнгдон колебался, ощущая на себе пристальный изучающий взгляд лейтенанта.
— А в чём, собственно, дело?
— Моему капитану требуется ваша помощь. Экспертиза в одном частном деле.
— Прямо сейчас? — удивился Лэнгдон. — Но ведь, уже за полночь перевалило.
— Сегодня вечером вы должны были встретиться с куратором Лувра, я правильно информирован?
У Лэнгдона возникло тревожное предчувствие. Действительно, он и достопочтенный Жак Соньер договаривались встретиться после лекции и поболтать за выпивкой, однако, куратор так и не объявился.
— Да. Но откуда вы знаете?
— Нашли вашу фамилию у него в настольном календаре.
— Надеюсь, с ним всё в порядке?
Агент вздохнул и сунул в щель снимок, сделанный «Поляроидом».
Увидев фотографию, Лэнгдон похолодел.
— Снимок сделан меньше часа назад. В стенах Лувра.
Лэнгдон не сводил глаз с леденящей душу картины, и его отвращение и возмущение выразились в сердитом возгласе:
— Но, кто мог сделать такое?!
— Это мы и хотим выяснить. И надеемся, вы поможете нам, учитывая ваши знания в области религиозной символики и намерение встретиться с Соньером.
Лэнгдон не отрывал глаз от снимка, и на смену возмущению пришёл страх.
Зрелище отвратительное, но дело тут не только в этом.