Ричард Бах

Бегство от безопасности

действительно очень много времени, но основание было заложено. Благодаря моему брату я вновь создал Бога. Теперь я хочу, Дикки, чтобы ты показал мне, в чём я не прав.

Он кивнул, изъявляя желание стать частичным творцом самодельной религии.

— Представь себе, что существует некий Всемогущий Бог, который видит смертных и их заботы на Земле, — медленно произнёс я.

Он кивнул.

— Тогда, Дикки, Бог должен нести ответственность за все катастрофы, трагедии, насилие и смерть, осаждающие человечество.

Он протестующе поднял руку.

— Бог не может нести ответственность только потому, что Он всё это видит.

— Подумай хорошенько. Он всемогущ, то есть, имеет власть остановить зло, если Он этого захочет. Но Он решает не делать этого. Позволяя злу существовать, Он, тем самым, становится его причиной.

Он задумался над этим.

— Может быть, — сказал он осторожно.

— Тогда, по определению, раз невинные люди продолжают страдать и умирать, всемогущий Бог не просто равнодушен. Он неописуемо жесток.

Дикки вновь поднял руку, теперь уже прося времени на размышление.

— Может быть...

— Ты не уверен, — сказал я.

— Всё это звучит странно, но я не могу найти ошибки.

— И я тоже. Меняется ли для тебя мир, при мысли о злом и жестоком Боге так же, как он меняется для меня?

— Продолжай, — сказал он.

— Дальше. Представь, что существует некий Вселюбящий Бог, который видит нужды и бедствия всех смертных.

— Это уже лучше.

Я кивнул.

— Тогда этот Бог должен скорбно созерцать угнетение и убийства невинных, гибнущих миллионами, в то время как они тщетно, век за веком, молят Его о помощи. Он поднял руку.

— Сейчас ты скажешь, что раз невинные люди страдают и гибнут, то наш вселюбящий Бог не в силах нам помочь.

— Совершенно верно! Скажи, когда будешь готов к вопросу.

Он на минуту задумался над тем, о чём мы говорили. Затем кивнул.

— О'кей. Я готов к твоему вопросу.

— Какой Бог реален, Дикки? — спросил я. — Жестокий или бессильный?

Двадцать пять

Теперь он задумался уже надолго, потом засмеялся и тряхнул головой.

— Это не выбор! Я имею в виду: если приходится выбирать между Жестоким или Бессильным Богом, тогда, зачем Он вообще нужен?

Глядя на него, я видел самого себя, каким я был много лет назад, решая ту же задачу.

— Выбора нет, — сказал я, — потому что ни один из них не существует.

— В самом начале, — сказал он, — не было ли какой-нибудь ошибки в вопросе?

Был ли я в его возрасте таким наблюдательным?

— Хорошо! Нереальным этот выбор становится благодаря ситуации: «Представь, что существует Бог, видящий все беды Земли».

Смотри на это с любой стороны — а я занимался этим многие годы, — но в тот момент, когда представляешь, как Бог видит все беды и оставляет нас в беде, выбора между Жестоким и Бессильным не избежать.

— Что же получается? — сказал он. — Бога нет?

— Если принять, что пространство-время реально, что оно всегда было и всегда будет, тогда либо Бога не существует вообще, либо приходится выбирать между двумя богами.

— А если не принимать, что пространство-время реально?

Я поднял с земли камешек и почти горизонтально бросил вдоль склона холма. Я вспомнил время, когда я сам решил не принимать этого, просто ради интереса.

— Не знаю, — сказал я.

— Ну перестань! — Он вырвал пучок травы вместе с землей и швырнул, без всякой цели. — Ты ведь знаешь!

— Подумай об этом, а обсудим в следующий раз.

— Не вздумай сейчас уйти, Ричард! Где мой огнемёт?!

— А знаешь, Дикки, это был бы прекрасный холм для прыжков с парапланом. Ветер здесь обычно с юга?

— Здесь не бывает ветра, пока я не прикажу, — сказал он. — А сейчас, когда ты только что убил Бога, я приказываю тебе Его воскресить, иначе обещаю, что ты не уснёшь!

— О'кей. Но я не могу его воскресить, потому что Он — это не Он.

— Он — это Она?

— Она — это Бытие, — сказал я.

— Начинаем, — сказал он, освобождая мне нашу сцену.

— О'кей. Я отказываюсь признавать Бога, беспомощного или равнодушного ко злу. Но я не отказываюсь признать всемогущую вселюбящую реальность.

— То есть, ты возвращаешься к тому, с чего начал.