Ричард Бах

Единственная

ушли в беседу.

— И что ты по этому поводу думаешь? — спросила Лесли, тоже шепотом.

— Альтернативные мы — в собственном времени — читают в баре нашу книгу?

— А почему они нас не видят? — спросила она.

— Пьяные, вероятно, — сказал я. — Идём. Последнеё слово она проигнорировала.

— Можно было бы с ними пообщаться, но я ужас как не люблю вмешиваться в разговор. Очень уж мрачно они выглядят. Давай немного посидим за соседним столом и послушаем.

— Послушаем? Ты намерена подслушивать, Лесли?

— Нет? — спросила она. — О'кей, тогда ты вмешайся, а я к тебе присоединюсь, едва лишь замечу, что они не прочь пообщаться. Я изучающе посмотрел на тех двоих.

— Наверное, ты права.

Мы проскользнули за соседний стол и устроились за дальним его концом, так, чтобы видеть их лица.

Мужчина кашлянул, постучал по книге, лежавшей перед его женой.

— Это мог бы сделать и Я — проговорил он между двумя кусками бутерброда. — Всё, что есть в книге!

Она вздохнула:

— Возможно, ты смог бы, Дэйв.

— Да точно мог бы! — он снова кашлянул. — Вот смотри, Ларей, — этот парень летает на старом биплане. Ну и что? Я тоже начинал летать, ты же знаешь. Что сложного в том, чтобы летать на старом самолёте?

— Но я ведь не писал, что это сложно, — подумал я. — Я написал, что был странствующим пилотом, когда понял, что жизнь моя идёт в никуда.

— Но в книге есть не только старые самолёты, — сказала она.

— Да ведь он же трепло. Никто не зарабатывает на жизнь, катая публику за деньги над лугами. Это он всё придумал. А его чудная жёнушка — тоже придумал, наверное. Всё — враньё. Неужели тебе не понятно?

Почему он так циничен? Если бы я прочёл книгу, написанную альтернативным мной, не увидел ли бы я себя на её страницах? А если он — один из аспектов меня — того, кто я есть сейчас — почему у нас не одинаковые ценности?

Бога ради, что он делает в баре за пивом, поедая расчленённое и опаленное тело какой-то несчастной мёртвой коровы?

В тот день он был несчастной душой, и, судя по всему, такое положение вещей сложилось уже достаточно давно. Лицо его было лицом, которое я ежедневно видел в зеркале, но морщины были так резки и глубоки, что казалось, будто он когда-то пытался исполосовать своё лицо ножом.

У меня возникло какое-то щемящеё чувство, некая напряжённость повисла в воздухе, захотелось убраться подальше от этого человека, от этого места.

Лесли увидела моё беспокойство, придвинулась поближе и взяла меня за руку, призывая к терпению.

— Ну и что, если и то, и другое придумано, Дэйви? — спросила женщина. — Это — всего лишь книга. Что тебя так бесит?

Он доел бутерброд и потянулся за чипсами в её тарелке.

— Я только говорю, что ты капаешь мне на мозги. Ты капала мне на мозги, чтобы я прочёл эту книгу, и я это сделал. Я её прочёл, и в ней нет ни черта особенного. Я тоже мог бы делать всё, что делал этот парень. И я не понимаю, почему для тебя это что-то такое... не важно, какое.

— Для меня это вовсе не что-то такое. Просто я думаю о том же, о чём ты только что сказал — ведь там могли быть мы. В этой книге. Когда он, опешив, взглянул на неё, она подняла руку.

— Позволь мне договорить.

— Если бы ты не бросил свои полёты, кто знает? И ты тоже, ведь, писал, помнишь, когда работал в Курьере, и по ночам сочинял рассказы. Совсем, как он.

— Скажешь тоже! Рассказы по ночам. И что из этого вышло?

— Отказы. Целая коробка маленьких листков с напечатанными типографским способом стандартными отказами. Даже не в формат страницы. Кому это нужно? В её голосе была почти нежность.

— Может быть, ты слишком быстро все бросил?

— Может и так. Я тебе точно говорю — я мог бы, чёрт возьми, не хуже него написать эту штуку с чайкой! Я, когда мальчишкой был, всё время бегал на мол смотреть на птиц. Так было жаль, что у меня нет крыльев...

— Я знаю. Втискивался между большущими валунами, так, чтобы тебя не было видно, и чайки пролетали так близко, что тебе был слышен шум ветра на их крыльях — покрытых перьями мечах, проносившихся мимо.

Потом — поворот, взмах — и они уносились по ветру, двигаясь, как летучие мыши, свободные в небе. А ты сидел там, застряв среди твёрдых камней.

Внезапно меня охватило сострадание к этому человеку. Я ощутил, как щиплет в глазах, когда я смотрю на его измождённое лицо.