«Лесли! С тобой всё в порядке?» — Она взглянула на меня подавленно и без всякой надежды. — Как она может научить меня? Как я могу научиться вращаться, если я теряю сознание?
Голливуд исчез за горизонтом на расстоянии четырехсот миль к западу от нас, мой дом во Флориде был продан, и мы жили в трейлере, который затерялся на десяти тысячах квадратных миль полыни и гор в пустыне Аризоны, возле аэродрома для планеров.
Планерный центр Эстрелла. Облака на закате здесь будто пропитаны реактивным топливом и подожжены бесшумной спичкой. А планеры стоят, как гладкие цельные губки, вбирающие свет, стекающий красными и золотыми красками на песок.
— Милый маленький вук, — сказал я ей. — Ты знаешь это, я знаю это, и нам бесполезно пытаться с этим бороться; не существует ничего, что Лесли Парриш не могла бы сделать, если она твёрдо решит сделать это.
И вот, мы берём простую маленькую вещь, такую, как умение штопорить на планере. У этой вещи нет никаких шансов устоять. Ты же можешь управлять, этим летательным аппаратом!
— Но ведь, я в обмороке, — сказала она мрачно. — Когда находишься без сознания, управлять самолётом довольно трудно.
Я сходил и принес из трейлера маленький веник, который нашел там в нашем небольшом шкафу. Она сидела на краю кровати.
— Вот этот веник — твой рычаг управления, — сказал я. — Давай сделаем всё вместе. Мы будем кружиться прямо здесь на земле до тех пор, пока тебе не наскучит.
— Мне не скучно, мне страшно!
— Тебе не будет страшно. Итак, представь себе, что веник — это рычаг, а твои ноги находятся на рулевых педалях. Сейчас ты летишь высоко в небе, горизонтально и вперёд.
Теперь ты отводишь рычаг назад медленно-медленно, а нос планера, при этом, уходит вверх. Затем, планер начинает замедляться и почти останавливается так, как тебе нужно. И тут ты возвращаешь рычаг назад, и нос уходит вниз.
А теперь ты до упора нажимаешь на правую педаль, вот так, а рычаг держишь в прежнем положении. Дальше сидишь и считаешь обороты; раз… два… три… считаешь сколько раз пик Монтесумы обернётся вокруг кабины.
На счёт «три», выравниваешь левую педаль и, в то же самое время, подаёшь рычаг вперёд, чуть дальше среднего положения. Тут планер перестанет вращаться, и его нос плавно поднимется вверх до горизонтального положения. И это всё. Разве это так трудно?
— Здесь, в трейлере, не трудно.
— Сделай это ещё несколько раз, и в воздухе тоже будет не трудно, вот увидишь. Со мной когда-то случилось то же самое, и я знаю, о чём сейчас говорю. Я тоже ужасно боялся штопора. Итак, ещё раз. Вот мы летим горизонтально. Ты отводишь рычаг назад…
Штопор — это самый сложный урок во всём курсе основ полёта. Такой страшный, что правительство много лет назад выбросило его из списка требований, предъявляемых к ученикам лётных курсов… они доходили до штопора и заканчивали обучение.
Но чемпион страны по планеризму Ласло Хорват, которому принадлежит Эстрелла, настаивал на том, чтобы каждый ученик изучил выход из штопора, прежде чем он перейдёт к свободной программе.
Сколько пилотов погибло, потому что они попали в штопор и не смогли выйти из него? Слишком много, считал он, и этого не должно происходить в его полётном центре.
— Теперь ты хочешь, чтобы планер пошел вниз, — объяснял я ей. — Это то, что должно произойти. Ты хочешь, чтобы нос был направлен прямо вниз, а мир закружился вокруг тебя! Если этого не происходит, ты делаешь что-то не так. Ещё раз…
Для Лесли серьезным испытанием было столкновение с этим страхом и преодоление его, когда она училась летать на аэроплане, у которого не было даже мотора для стабилизации движения.
У меня тоже было испытание, но не связанное со страхом. Я пообещал, что научусь у неё любви, откажусь от своего устоявшегося идеала Совершенной Женщины и дам возможность Лесли подойти к себе так близко, как она меня подпустит.
Каждый из нас доверял доброте другого — в этом спокойном месте не было колючек и кинжалов.
Идея поселиться в трейлере среди пустыни была моей. Если мы не выдержим изоляции от мира, то я предпочитал, чтобы наши отношения быстро зашли в тупик и мы быстро расстались.
Как можно проверить друг друга лучше, чем живя вместе в маленькой комнатке под пластиковой крышей и не имея собственного дома для отступления?
Можно ли предложить более серьёзное испытание для двух закоренелых индивидуалистов? Если мы сможем найти радость в этом, живя так месяцами, то ясно,