кроме перемен?
У нас с Лесли сложились определенные правила дружбы: полное равенство, свобода, вежливость, уважение, никто ни о ком не делает поспешных выводов.
Правила для нас обоих, без исключений. Если они больше не устраивают Лесли, почему бы ей не сказать мне об этом? Дело принимает чересчур серьёзный оборот.
Она, конечно, скажет: «Неужели, Ричард Бах, в твоей жизни не найдётся места ни для чего, кроме правил?» Если бы я мог просто сказать «нет» и уйти от неё! Если бы можно было прямо сейчас поговорить с ней об этом!
Если бы яхты были хоть чуточку быстрее, если бы они могли летать! Несчастный, жалкий мир. Мы отправляем людей на Луну, но не в состоянии построить летающую яхту.
Двадцать восемь
— Ты готов, вуки? — спросила она.
Я снова провожу с ней слишком много времени, — подумал я. — Слишком много. Она словно микросхема. Всё, чего она касается, приходит в порядок, всё становится просто и ясно. Я по-прежнему ослеплён её красотой. Жизнерадостная, нежная, любящая…
Но мои правила гласят, что проводя слишком много времени с одной женщиной, я разрушаю себя. А с ней я провожу слишком много времени.
— Так ты готов? — переспросила она. На ней был ворсистый костюм янтарного цвета, шею облегал золотистый шёлк. Волосы она зачесала назад в расчёте на длительную деловую встречу.
— Вполне, — ответил я.
Странно. Она вырывает меня из цепких, щупалец империи, взвалив на себя обязанности всех уволенных мною дельцов.
Стэн, до конца сохранявший спокойствие, уходя, выразил сожаление, что я потерял так много денег. «Что ж, так иногда бывает, — сказал он. — Рынок оборачивается против нас».
Юрист, нанятый Стэном, приносил извинения за то, что не представил документы к последнему сроку, назначенному налоговой инспекцией. Он считал, что они поступили несправедливо…
Он опоздал всего лишь… на две недели с подачей апелляции, и они уже отказались её рассматривать. По его словам, если бы не это, он бы сумел доказать, что я не задолжал им ни цента.
Гарри, бизнес-менеджер, виновато улыбаясь, говорил, что дела с налоговой инспекцией выглядели довольно неприятно. Всё это нравилось ему не намного больше чем мне, и он приложил все усилия, чтобы держать меня в неведении как можно дольше.
Между тем, он был бы не против, если бы я выплатил ему выходное пособие в размере месячного оклада.
Я чувствовал к деньгам, счетам, налогам такое дикое отвращение, что, если бы не Лесли, мне, пожалуй, пришлось бы сбежать в Антарктиду или Ботцвезоландию. Любую бумагу, на которой я видел цифры, мне хотелось разорвать в клочья.
— Пока, — сказала она, когда я сел в машину.
— Пока?
— Ты снова не здесь, Ричард. Пока.
— Прости, — откликнулся я. — Думаешь, мне следует принять антарктическое гражданство?
— Ещё нет, — ответила она. — Разве что после этой встречи. Если у тебя не появится миллион долларов плюс заинтересованность.
— Никак не пойму! Откуда у меня взялось столько долгов?
— Может, у тебя их и нет, — возразила она, — но все сроки упущены, и теперь поздно что-либо оспаривать. Проклятие! Это просто выводит меня из себя! Как бы мне хотелось быть с тобой до того, как стало слишком поздно. Они могли бы, по крайней мере, поставить тебя в известность!
— На некоем другом уровне я знал об этом, вук, — сказал я. — Какая-то часть меня желала, чтобы всё рухнуло. Всё шло как-то не так, в этом не было счастья.
— Для меня неожиданность, что ты знал об этом. Ричард! — возопил мой внутренний голос. — Ничего подобного! В этом было счастье! Вспомни, хотя бы все самолёты, которые у тебя были и есть до сих пор! А совершенная женщина? Конечно же, это приносило тебе счастье!
— Какая ложь. Империя рухнула. Деньги, расклеенные вокруг, топорщатся, словно обои от неумелых рук дилетантов, наихудшим из которых оказался я сам.
Я имел представление о жизни империи, и была она не чем иным, как взбитыми сливками со сложной душисто-мышьяковой небрежностью в качестве приправы. Теперь яд начинал действовать.
— Это должно выглядеть иначе, — сказала она. — Ты поступил бы гораздо благоразумнее, если бы не нанимал никого. Всего лишь оставался бы таким, как прежде.
— А я и был таким, как прежде. Меня окружали игрушки, однако я оставался самим собой. Тот, кем я был прежде, никогда не смог бы заниматься счетоводством.
— Хм, — вырвалось у неё.
Мы расположились вокруг рабочего стола Джона Маркуорта, юриста, нанятого