если она вообще чего-то боится, или если она не абсолютно самодостаточна и не обладает тягой к приключениям, если она не смеётся над глупостями, которые я называю юмором, — ничего не получится.
Если она не захочет делиться деньгами, когда они у нас будут, и фантазиями, когда денег не будет, если ей не нравятся еноты… ох, Ричард, это так непросто. Без всего, что уже перечислено, и многого другого, — тебе лучше оставаться в одиночестве!
На оборотной стороне блокнота я принялся составлять список под названием Совершенная женщина. На исходе сил автобус утомлённо катился по трехсотмильному участку магистрали номер 65 между Луисвиллем и Бирмингемом.
К девятой странице своего списка я почувствовал, что несколько обескуражен. Каждая из написанных мною строк была очень важна. Ни без одной нельзя было обойтись. Но этих требований не мог удовлетворить никто… им не соответствовал даже я сам!
Вспышка объективного отношения — жестокое конфетти, роящееся, вокруг головы: я несостоятелен в качестве партии для продвинутой души, причём, чем она более продвинута, тем хуже обстоят дела.
Чем более просветлёнными становимся мы, тем менее возможно для нас жить в согласии с кем-либо где бы то ни было. Чем больше мы узнаем, тем лучше для нас жить самим по себе.
Я написал это так быстро, как только мог. На свободном месте в нижней части страницы я, сам почти того не замечая, приписал: Даже для меня.
Видоизменить список? Могу ли я сказать, что список неверен? Нормально, если она курит, или ненавидит самолёты, или не может удержаться от того, чтобы, время от времени, не тяпнуть склянку кокаину?
Нет — это ненормально.
С той стороны автобуса, где я сидел, зашло солнце. В темноте за окнами, я знал это, были маленькие фермы с треугольными крышами, крохотные поля, на которых даже Флайт не смог бы приземлиться.
Ни одно желание не даётся тебе отдельно от силы, позволяющей его осуществить.
А-а, Справочник Мессии, — подумал я, — где, интересно, он теперь?
Вероятнее всего, где-нибудь в земле среди трав, случайно зарытый плугом на том самом месте, где я выбросил его в день смерти Шимоды.
Страницы его открывались всегда на том месте, которое было более всего необходимо читавшему. Однажды я назвал справочник волшебной книгой, и это не понравилось Шимоде. Он недовольно сказал тогда:
— Ты можешь найти ответ где угодно, даже на страницах прошлогодней газеты. Закрой глаза, немного подумай о вопросе и дотронься до любого текста. И там ты найдёшь ответ.
Ближе всего под рукой в этом автобусе у меня был печатный текст моего собственного потрепанного сигнального экземпляра той книги, которую я написал о нём — своего рода последний шанс, который издатель дает автору на то, чтобы тот вспомнил, что в слове «дизель» после «з» пишется «е» а не «э».
Я был уверен, что это — единственная в англоязычной литературе книга, в конце которой я хотел бы увидеть не точку, а запятую.
Я положил книгу на колени, закрыл глаза и сформулировал вопрос:
— Как мне найти самую дорогую, самую совершенную, самую подходящую для меня женщину?
Не давая яркости формулировки померкнуть, я открыл книгу, коснулся страницы пальцем и закрыл глаза.
Страница 114. Мой палец остановился на слове «привлечь»: Чтобы привлечь что-либо в свою жизнь, представь, будто оно уже там есть.
Ледяной холод прокатился вниз по спине. Я так давно не прибегал к этому методу, я забыл, как хорошо он работает.
Я взглянул в окно и повернул отражатель светильника над сиденьем, пытаясь рассмотреть в нём её отражение — такой, какой она могла бы быть.
Стекло оставалось пустым. Я не увидел родной души. Я не мог вообразить себе, как её вообразить. Должна ли это быть физическая картина, которую нужно мысленно создать, как будто она — некая вещь?
Роста примерно вот такого — довольно высокая, да? Длинные волосы, тёмные, глаза — цвета морской волны с очарованием небесной синевы, неуловимая, ежечасно изменяющаяся прелесть?
Или качества — представлять себе их? Радужное воображение, интуиция сотни прошлых жизней, которые она помнит, кристальная честность и абсолютное бесстрашие? Как всё это вообразить наглядно?
Это очень просто сегодня, но было очень непросто тогда. Образы мерцали и таяли, несмотря на то, что я знал: образы воплотятся в действительность, лишь, если я смогу придать им ясность и устойчивость.
Я пытался увидеть её ещё раз и ещё раз, но результатом были только