Ричард Бах

Мост через вечность (Часть 1)

размахивать флагом и кричать мальчишке в траве: Привет, Дики! и никогда не быть услышанным из-за высоты.

В глазах — слёзы: он хотел так много — пожить минутку на облаке. Самолёт, послушный моей воле, повернул вверх, затем направился к верхушкам облаков, затем — австрийское снижение, прыжок с неба.

Мы погрузили наши крылья в густой туман, пробирались вперёд. Можно быть уверенным, — за нами тучи становятся реже, трепещущий белый флаг облака, обозначил место для прыжка. Привет, Дики!, — подумал громче, чем прокричал.

«Привет, Дики!» — кричу сквозь прошедшие тридцать лет ребёнку на земле. Сохрани свою любовь к небу, дитя, и я обещаю: то, что ты любишь, найдёт способ увлечь тебя от земли, в высоту, в её жутковато-счастливые ответы на все вопросы, какие ты только можешь задать.

Мимо нас, словно ракеты, летящие горизонтально, пронеслись с огромной скоростью пейзажи облаков. Слышал ли он?

Помню ли я, что слышал тогда это приветствие, которое минуту назад послал ребёнку, наблюдающему из травы и из другого года? Возможно. Не слова, но абсолютную уверенность в том, что когда-нибудь полечу. Мы замедлили полёт, перевернулись на спину, нырнули прямо вниз.

Какая мысль! Если б мы могли разговаривать друг с другом, время от времени, — Ричард-сейчас, вдохновляющий Дики-тогдашнего, — соприкасаясь не в словах, а в глубоких воспоминаниях о событиях, которые ещё только должны произойти.

Что-то вроде радиопсихики, передающей желания и слышащей голос интуиции. Как много можно было бы узнать, если бы мы могли побеседовать один час, побеседовать двадцать минут с самим собой — какими-мы-станем! Как много мы могли бы сказать самим себе — какими-мы-были!

Плавно-плавно, с нежнейшим прикосновением одного пальца к ручке управления, маленький самолёт вышел из пикирования.

На пределе скорости полёта ничего неожиданного не предпринимают, иначе самолёт превратиться в горящие обломки, падающие в разных местах в болото.

Низкие облака промелькнули, словно клубы дыма от выстрелов салюта; внизу показалась и исчезла дорога.

Можно было бы провести и такой эксперимент! Передать привет всем Ричардам, пролетающим во времени вперёд, мимо меня; найти способ услышать, что они хотят сказать!

И разные варианты меня в разных вариантах будущего, где принимаются различные решения: тот повернул налево, я повернул направо. Что они должны были бы сказать мне?

Лучше их жизнь или нет? Как они могли бы изменить её, узнав то, что они знают сейчас? И никто из них, подумал я, не упомянет Ричарда из других периодов его жизни, в далёком будущем или далёком прошлом Настоящего.

Если все мы живём в Настоящем, почему мы не можем общаться?

К моменту, когда показался аэропорт, маленький самолёт простил мне моё небрежение, и мы снова были друзьями. Труднее было простить, себе самому, но так бывает обычно, всегда.

Мы замедлили полёт и вошли в зону посадки, на тот самый участок, который я увидел в тот-день, когда вышел из автобуса и пошёл к аэропорту.

Могу ли я увидеть его сейчас, идущего там со своим свёртком и новостью о том, что он миллионер? Что я должен сказать ему? О Господи, что я должен сказать!

Садиться было так же легко, как трудно — взлетать, ВD-5 зашёл на посадку, коснулся миниатюрными шасси земли, долго катился и выехал на последнюю полосу.

Превосходно развернувшись, мы через минуту были в ангаре, — двигатель выключен, турбина вращалась всё медленнее и медленнее и, наконец, остановилась.

Я похлопал её по изгибу фонаря и поблагодарил за полёт; обычай всякого лётчика, который пролетал больше, чем она или он заслуживали.

Остальные самолёты смотрели с завистью. Они тоже хотели летать; им нужно было летать. Вот бедная Виджн, у неё течет масло из передней части правого двигателя. Изоляция пересохла из-за долгого пребывания без движения.

Могу ли я услышать будущее самолётов, так же, как свое? Если б я попробовал и узнал её будущее, я, должно быть, не стал бы грустить.

Она могла бы стать самолётом-телезвездой, открывая каждую часть дико популярного телесериала: летящая на красивый остров; садящаяся на воду; сопровождаемая в док — сверкающая и красивая, без единой течи масла.

Но она не могла бы иметь такое будущее без настоящего, в котором она существует сейчас, — стоит грязная в моём ангаре после того, как налетала со мной несколько сотен часов.