проверено, предполётный осмотр сделан. На крыльях лежала пыль.
Мне следует нанять кого-нибудь, чтобы стирал пыль с самолётов, подумал я и фыркнул от отвращения. Каким же ленивым хлыщом я стал — нанимать кого-нибудь, чтобы стирать пыль с моих самолётов!
Обычно я был привязан к одному самолёту, сейчас это был маленький гарем; а я шейх, который приходит, когда захочет. Твин Цессна, Виджн, Майерс, Мотылек, Рэпид, Озерная амфибия, Питтс… раз в месяц, а иначе — как же я заведу их двигатели?
В последнее время в бортовом журнале была запись только о Т-33 во время полёта из Калифорнии.
Осторожно, Ричард, — подумал я. — Держаться подальше от самолёта — совсем не способствует продлению срока его службы.
Я проскользнул в кабину самолёта-малыша, посидел некоторое время, глядя на панель управления, ставшую мне непривычной.
Бывало, я весь день проводил со своим Флайтом; ползал вверх-вниз по кабине, переворачивая всё вверх дном; пачкал рукава в масле, прочищая двигатель и устанавливая вентили, затягивая крепежные болты цилиндров.
Сейчас я был столь же близок со своими самолётами, как был близок с женщинами.
Что бы подумала об этом Лесли, так умеющая ценить вещи? Разве не были мы близки, она и я? Мне бы хотелось, чтобы она была здесь.
— За соплом чисто! — я выкрикнул это предостережение по привычке и нажал стартовый выключатель.
Воспламенители зажглись. Тшик! Тшик! Тшик! и наконец — грохот зажжённого в форсунках реактивного топлива. Температура турбины достигла нужной отметки, двигатель набрал обороты по своей крохотной шкале.
Как много значит привычка. Изучишь самолёт однажды, глаза и руки помнят, как его поднять в воздух ещё долго после того, как это стирается из памяти. Находись кто-нибудь в кабине и спроси, как запустить двигатель, я бы не смог ответить…
Только после того, как мои руки выполнят последовательность действий по запуску, я бы смог объяснить, что они проделали.
Резкий запах горящего топлива проник в кабину… вместе с ним всплыли воспоминания о тысяче других полётов. Непрерывность. Этот день — часть отрезка времени жизни, проведённого, большей частью, в полётах.
Ты знаешь другое значение слова полёт, Ричард? Бегство. Спасение. От чего я в эти дни спасаюсь, что ищу?
Я вырулил на взлетную полосу, увидел несколько машин, остановившихся около аэродрома для наблюдения. Многого они увидеть не могли.
Самолёт был так мал, что без дымовой системы для демонстрационных полетов, его невозможно увидеть, пока он не покажется на дальнем конце взлётной полосы.
Взлёт — это критический момент, помни. Слегка — на рычаг управления двигателем, Ричард, осторожно набирай скорость. Скорость 85 узлов. Затем поднимай носовое шасси на один дюйм и дай самолёту оторваться самому. Добавь оборотов — и ты погиб.
Вырулив по белой линии центра взлётной полосы, — фонарь закрыт и зафиксирован, — я дал полный газ и маленькая машина двинулась вперед. Со своим крошечным двигателем самолёт набрал скорость не больше, чем у индийской повозки, запряженной волами.
Он проехал уже половину взлётной полосы, но всё ещё не проснулся… 60 узлов было слишком мало, чтобы взлететь. Много времени спустя мы достигли 85 узлов, оставив за собой большую часть взлётной полосы.
Я оторвал носовое шасси от бетона, и, через несколько секунд, мы были в воздухе; едва отделившись от земли, низко и медленно летели, стараясь не зацепить деревья. Шасси убрано.
Покрытые мхом ветки промелькнули на 10 футов ниже. Скорость полёта достигла 100 узлов, 120, 150, и наконец машина проснулась, и я позволил себе расслабиться в кабине. На 180 малыш мог делать всё, что я пожелаю.
Всё, что было нужно, — это скорость полёта и чистое небо, и это было наслаждением.
Как важен полет для меня! Это прежде всего. Полёт кажется волшебством, но это мастерство, которому обучаются и тренируются, — с партнёром, которого можно изучить и полюбить.
Знать правила, соблюдать законы, плюс дисциплина, которая самым любопытным образом даёт свободу. Полёт так похож на музыку! Лесли это понравилось бы.
Южнее протянулась полоса кучевых облаков, готовящихся к грозе. Ещё десять минут, и мы скользнули по их рыхлой поверхности; оторвались от края, исчезли бесследно и летели двумя милями ниже над пустыней.
Когда я был ребёнком, я любил прятаться в траве и наблюдать за облаками; представлять себя взобравшимся на эту высоту и сидящим на такой вот кромке облаков, как эта,