Ричард Бах

Мост через вечность (Часть 1)

моих летных очков.

Как долго тебя не было рядом со мной, мой дорогой друг — родная душа, моя милая, мудрая и таинственная прекрасная леди? — думал я. — Сегодня, наконец-то, обстоятельства сложатся так, что заставят тебя оказаться в городке Рассел, штат Айова, и, взяв за руку, приведут сюда, на стелющееся внизу поле скошенной люцерны.

Ты подойдёшь к краю толпы, не вполне осознавая, зачем, с любопытством созерцая живой, ярко раскрашенный кусок истории, вертящийся в воздухе.

Взбрыкивая и глухо подвывая, биплан нёсся вниз. С каждой секундой вихрь становился круче, плотнее и громче. Вращение… а теперь… стоп.

Ручка — вперёд, жестким нажатием на правую педаль перебрасываем руль слева направо. Размытые очертания делаются чётче, скорость растёт, один, два оборота, после чего вращение прекращается, и мы мчимся прямо вниз с максимально возможной скоростью.

Сегодня она должна здесь появиться, — думал я, — ведь она тоже одинока. Потому что она уже знает всё, что хотела узнать самостоятельно.

Потому что в мире есть лишь один-единственный человек, к встрече с которым ведет её судьба, и этот человек, в данный момент, управляет этим вот самым аэропланом.

Крутой выход, убираем газ, выключаем двигатель, винт застыл… Планируем вниз, беззвучно скользя к земле, приземляемся с таким расчётом, чтобы замереть прямо напротив толпы.

Я узнаю её, едва лишь увижу, — подумал я, — такой яркий образ, — сразу же узнаю.

Вокруг аэроплана теснились люди: мужчины, женщины, семьи с корзинами для пикника, дети на велосипедах. Разглядывают. Рядом с детьми — две собаки.

Отжавшись на руках, я выбрался из кабины и взглянул на людей. Они мне понравились. В следующий момент я с занятной отрешённостью уже как бы со стороны слушал свой собственный голос и, в то же время, взглядом пытался отыскать её в толпе.

— Рассел с высоты птичьего полёта, люди! Уникальный шанс воспарить над полями Айовы! Последняя возможность перед тем, как выпадет снег! Вперед, — туда, где обитают лишь птицы да ангелы…

Кое-кто засмеялся и зааплодировал — кому-нибудь другому, кто решится попробовать первым. Лица — некоторые с выражением глубокого недоверия и вопроса, некоторые — полные устремления и жажды приключений, были и хорошенькие — веселые и заинтересованные. Но того лица, которое я искал, не было нигде.

— А вы уверены, что это безопасно? — поинтересовалась женщина. — Судя по тому, что я видела, вы — не слишком осторожный пилот!

Покрытая загаром кожа, ясные карие глаза. Ей так хотелось, чтобы её предположение оказалось справедливым.

— Безопаснее не бывает, мэм! Лёгкость пушинки! Флайт в воздухе с двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот двадцать восьмого года — ещё на один полёт его, пожалуй, хватит, прежде чем он разлетится на куски…

Она изумленно моргнула.

— Шучу, — сказал я. — Он будет летать даже спустя годы после того, как нас с вами не станет, уверяю вас!

— Кажется, я ждала достаточно долго, — сказала она, — мне всю жизнь хотелось покататься на одном из этих…

— Тогда, вам должно понравиться.

Я толкнул винт, чтобы запустить двигатель, помог ей забраться в переднюю кабину и застегнуть привязной ремень.

— Невозможно, — думал я. — Она не здесь. Не здесь — не может быть! Каждый день — уверенность, что сегодня — тот-самый-день, и каждый день — ошибка!

После первого полёта было ещё тридцать — до самого захода солнца. Я летал и болтал без устали, пока все не разошлись по домам, чтобы вместе поужинать и провести ночь. Я же остался один. Один.

Неужели она — плод моей фантазии?

Молчание.

За минуту до того, как вода закипела, я вытащил котелок из огня, вытряхнул в него растворимый какао и размешал сухим стебельком.

Нахмурившись, произнёс, обращаясь к самому себе:

— Дурость какая — искать её здесь. Недельной давности булочку с корицей я наколол на хворостинку и поджарил над языками пламени.

Да, странствующий пилот на старом биплане — полёт сквозь семидесятые годы двадцатого века. Вроде бы, приключение. Раньше оно было приправлено множеством вопросительных знаков.

Теперь же, всё стало таким же знакомым и безопасным, как фотографии в семейном альбоме. После сотого урагана я мог делать их с закрытыми глазами. А после того, как я в тысячный раз обшарил глазами толпу, у меня возникают сомнения: может ли родная душа явиться мне среди скошенных полей.