Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 2)

Райт выбросили на мусорник свои дурацкие планеры и никогда не пускались в полёт со скалы Китти-Хоук.

Отчасти, мы это можем понять. Мы прощаем каждому его увлеченность, когда он только начинает работать над чем-то очень интересным. Но это постоянное, не прекращающееся ни на один день миссионерство.

Создаётся впечатление, что вы находите что-то священное в том, чтобы болтаться в воздухе, но ни один из вас не знает, как глупо это выглядит со стороны в глазах тех, кому присуще чувство ответственности за свою семью и за своих ближних.

Я бы не писал этого, если бы были какие-то надежды на улучшение обстановки. Но она продолжает ухудшаться с каждым днём.

Я работаю на мыловаренном заводе, являюсь представителем хорошей безопасной профессии, мои интересы отстаивает профсоюз, и я буду получать пенсию, когда отработаю положенное время на производстве.

Люди, с которыми я работал, были когда-то прекрасными людьми с развитым чувством ответственности за свои действия, но теперь из шестерых человек, которые работали в нашем цехе, умерло три, пятерых охватила лётная лихорадка.

Я — единственный оставшийся нормальный человек. Поль Вивер и Джерри Маркес вдвоём уволились с работы неделю назад. Они вместе хотят податься в новый бизнес, который состоит в том, что они будут таскать в воздухе с помощью аэропланов рекламные плакаты.

Я умолял их, спорил с ними и обращал их внимание на финансовые стороны жизни: расчётные чеки, выслугу лет, профсоюз, пенсионное обеспечение… я говорил, как будто, со стенами.

Они знали, что потеряют деньги («…Это только вначале», — говорили они. — «…Пока не разоритесь до конца», — предупреждал я).

Но им так понравилась идея полёта, что одной этой идеи им было достаточно, чтобы развязаться с работой и уйти с мыловаренного завода… где они проработали пятнадцать лет!

Самое вразумительное объяснение, которое мне удалось услышать от них, состояло в том, что они хотели летать. При этом, у них было такое выражение лица, что я понял, что какие бы мотивы они не излагали, я всё равно никогда не стану их единомышленником.

Я их действительно не понимаю. У нас всё было общим, мы были лучшими друзьями до тех пор, пока не появился этот лётный бизнес — так называемый авиаклуб, который, как чума, захлестнул рабочих завода.

Поль и Джерри вышли из клуба игроков в шары в тот самый день, когда вступили в авиаклуб. С тех пор они не возвращались, и, думаю, уже никогда не вернутся назад.

Вчера, когда шёл дождь, я не поленился посетить ничтожную маленькую полоску травы, которую они называют аэропортом, чтобы поговорить с парнем который возглавляет авиаклуб.

Я хотел сообщить ему, что он разрушает человеческие судьбы и предприятия по всему городу, и если у него ещё осталось хоть какое-то чувство ответственности, он сделает вывод и уберётся восвояси.

В разговоре с ним я и услышал это слово — миссионерство, которое я здесь употреблю в отрицательном смысле. Судя по тому, что он делает, я бы сказал, что он — миссионер дьявола.

Когда я пришёл, он работал над одним из аэропланов в большом сарае.

— Может быть, вы не знаете, что делаете, — сказал я. — С тех пор, как вы появились в городе и организовали свой авиаклуб, вы в корне изменили жизни большего количества людей, чем я могу сейчас назвать.

В течение минуты, кажется, он не понимал, как я был зол, потому что сказал:

— Я просто принёс с собой эту идею. Они сами начинают чувствовать, что такое полёт, — он сказал это так, будто столько разрушенных человеческих жизней было его заслугой.

Мне показалось, что ему около сорока лет, хотя, клянусь, он старше. Он даже не прекратил работать, разговаривая со мной. Самолёт, над которым он трудился, был сделан из ткани, обычной старой тонкой ткани, которая была покрашена так, чтобы казаться металлом.

— Мистер, вы занимаетесь бизнесом, — сказал я прямо, — или вы открыли здесь новую церковь? Ты довел людей до того, что они ждут воскресенья, чтобы прибежать сюда, так, как они никогда не ждали его, чтобы сходить в церковь.

Ты сделал так, что о близости к Богу заговорили те, кто вообще никогда не произносил слова Бог в течение всего времени, что я их знаю, то есть, в течение всей своей жизни.

В конце концов, он, кажется, начал понимать, что я не очень-то рад разговору с ним, и что, по моему мнению, ему лучше переехать в другое место.