Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

пилот?

Возможно, у него было много приключений, возможно, мало, но они с самолётом были где-то в этом огромном просторном небе, это небо их изменило, и вот теперь они направляются из него в эту маленькую гавань, в этот самый воздушный порт, который предстанет моему взору, как только я сделаю последний поворот.

Я не могу вот так просто сказать «аэропорт» и продолжить говорить фразу дальше. Это всегда «аэропорт… аэропорт…», я повторяю и повторяю это слово, пока не поверну где-нибудь не в том месте, не выскочу на обочину или не напугаю какого-нибудь водителя, который ничего не подозревая выезжает с заправочной станции.

Это такое восхитительное место, аэропорт, что если я рискну остановиться и подумать о нём, или даже произнести это слово вслух, то никаких шансов совершить полёт у меня не останется даже прежде, чем я приеду в аэропорт.

Наконец, автомобиль останавливается, избежав по дороге столкновений-благодаря-мечтательности с тысячами всяких объектов, которые для этого расставляют по сторонам трассы, и первое, что я вижу — это мой маленький самолёт, который меня ждет.

Я не могу в это поверить… Это — самолёт, и он принадлежит мне! Невероятно. Все эти части разной замысловатой формы, столь аккуратно собранные, подогнанные друг к другу и составляющие вместе такую прекрасную утонченную скульптуру, они не могут принадлежать мне!

Самолёт — слишком очаровательное создание, чтобы у него мог быть хозяин. Как Луна, как Солнце. Сколько здесь всего!

Посмотрите на линию этого крыла, на изгиб фюзеляжа в том месте, где он переходит в киль, на искорки в его стеклах и вспышки солнечных лучей на металле и ткани… да он должен стоять в центральной галерее Музея современного искусства!

Ну и что, что я не покладая рук работал, чтобы заработать на него деньги, или что мне пришлось от начала до конца построить его самому, у себя в подвале, или что для того, чтобы заботиться о нём, мне приходилось во всём отказывать себе в жизни.

Ну и что, что я не трачу ни цента, на ликёр, сигареты, кино, кегли, гольф, пикники, новые автомобили, игры на бирже и сбережения.

Ну и что, если я ценю этот самолёт, когда больше никто в мире его не ценит, это всё равно ничего не меняет, всё равно совершенно невероятно, что в мире могло случиться нечто такое прекрасное, что этот самолёт стал моим.

Я думаю обо всём этом, глядя на приборы, на радиоприёмники, прикасаясь к штурвалу, переключателю баков топлива, тумблерам включения бортовых огней, прикасаясь к обивке сидений, глядя на маленькие цифры индикатора скорости и на то, как движется стрелка альтиметра, когда я вращаю ручку подстройки, вслушиваясь, как по траве и изгибам самолёта скользит ветер, и так проходит полчаса, хоп, — и нет их.

Я сижу один в самолёте на земле, почти не двигаясь и не произнося ни слова, просто глядя на него, прикасаясь к нему, думая об этой штуке и о том, что она может летать, и полчаса превращаются в полсекунды и улетучиваются прежде, чем секундная стрелка на бортовых часах успевает сдвинуться в места.

Я могу лететь. Куда угодно.

Я знаю в точности, что нужно делать руками и ногами со всеми этими ручками, рычагами управления и педалями, и в каком порядке действия должны следовать друг за другом, чтобы самолёт ожил и действительно оторвался от земли, направившись куда угодно на Земном шаре, вообще куда угодно, и добраться туда, если я действительно хочу туда попасть.

Куда угодно. Вот прямо сейчас, в этот момент, когда я сижу здесь. В этом самом самолёте. В Нью-Йорк. В Лос-Анжелес. В Канаду. В Бразилию. Во Францию, если я установлю дополнительный бак с топливом, затем в Италию, Грецию, Бахрейн, Калькутту, в Австралию и Новую Зеландию. Куда угодно.

В это так трудно поверить, но это так, любой, кто летает на самолётах, без малейшей тени сомнения это подтвердит. Все прочие могут принять это просто, как факт, тысячу тысяч раз доказанный и передоказанный. Я сижу в этой кабине и ещё полчаса утикивают в прошлое, а поверить в это всё ещё невозможно.

Всё в порядке, я это понимаю, но я не могу честно сказать, что я могу это осознать, поверить в это, ухватить целиком тот факт, что самолёт может летать. Это только начало, мы ещё даже не оторвались от земли. Одно лишь слово «самолёт» так много значит!

Как кому-нибудь могут не нравиться самолёты, как кто-то может их бояться или считать, что они не столь прекрасны, чтобы их стоило созерцать?