и размеров, у всех пятнисто-зеленая защитная окраска. Только что приземлившийся Cub заглушил двигатель, и рослый, одетый в чёрное тип выбрался с переднего сиденья и показал, что я могу зарулить на соседнюю стоянку.
В сложившихся обстоятельствах у меня не было иного выбора. Как только я остановился, с заднего сиденья Cub поднялась ещё одна фигура. Этот был в сером, не старше восемнадцати лет, и он смотрел на меня с мягким упрёком.
Когда мой двигатель остановился, человек в черном заговорил тихим бесстрастным голосом, который мог бы принадлежать только командиру авиалайнера.
— Невесело, должно быть, терять ученика, — сказал он, — но это не повод забывать о том, как летите вы сами. Нам пришлось сделать три захода прямо у вас под носом, прежде чем вы нас, наконец, заметили. — Он повернулся к юноше. — Вы наблюдали за его посадкой, мистер О'Нил?
Паренек выпрямился и замер. — Да, сэр. Скорость завышена примерно на четыре узла, касание на семьдесят футов дальше, отклонение влево от осевой линии шесть футов…
Юноша снова замер, слегка наклонил голову и вышел. А этот человек подвёл меня к лифту и нажал кнопку с надписью «Седьмой уровень».
— Дрейк давненько хотел с вами увидеться, — сказал он, — но до сих пор вы не были вполне готовы к этой встрече.
— Дрейк? То есть тот самый Дрейк…
Он слегка улыбнулся.
— Разумеется, — сказал он, — Дрейк Отверженный.
Спустя минуту, дверь с шипением открылась, и мы вышли в длинный и широкий переход с гасящим звуки ковровым покрытием, со вкусом декорированный схемами различных деталей и живописными изображениями летящих самолётов.
Так значит, он существует в действительности, подумал я. Значит, в самом деле есть на свете такой человек, как Отверженный. Когда руководишь лётной школой, до тебя доходят всякие странные слухи, и то там, то здесь мне приходилось слышать о человеке по фамилии Дрейк и его отряде лётчиков.
По слухам, полёт для этих людей стал истинной и глубокой религией, а их Богом было само небо. Говорили, что ничто не имело для них значения, кроме одного, — достичь и коснуться того совершенства, каковым является небо…
Но единственным свидетельством существования Дрейка были несколько рукописных страничек, — рассказ о встрече с этим человеком, найденный в обломках самолёта, разбившегося при вынужденной посадке. Как-то раз они были напечатаны в одном журнале, как занимательная информация, и впоследствии забыты.
Мы вошли в просторное, обшитое панелями помещение, меблированное до элегантности просто. На одной из стен висела в раме картина кисти Амендолы, оригинал, изображавший самолёт Стиэрмэн С3R; на другой был помещен подробный чертеж двигателя А-65 в разрезе.
Мой провожатый исчез, а я не удержался и стал разглядывать С3R. В нём не было ни одного изъяна. Весь крепеж на обтекателе, нервюрные швы крыльев, рефлексы на отполированной стеклоткани.
Стиэрмэн слегка вибрировал на стене, схваченный в момент взлета, над самой травой.
Вот если бы реальность могла быть столь же совершенной, подумал я. Я побывал на множестве семинаров, вдоволь наслушался дискуссий специалистов, на которых разные голоса попугаями твердили одно и то же: «В конце концов, все мы люди. Мы никогда не достигнем совершенства…»
В какой-то момент я страстно пожелал, чтобы этот Дрейк оправдал сложенную о нём легенду, произнёс некое волшебное слово и сказал мне…
— Мы можем достигнуть совершенства, друг мой.
Ростом он был около шести футов, одет в чёрное, с тем худощавым угловатым лицом, которым наделяет людей независимость. Ему могло быть и сорок, и шестьдесят лет, его возраст не поддавался определению.
— Отверженный собственной персоной, — удивлённо сказал я. — А вы читаете мысли так же хорошо, как летаете.
— Отнюдь. Но я полагаю, вы устали выслушивать оправдания за провалы. Провалы, — сказал он, — не имеют оправданий.
Всю свою жизнь я словно пробивался вверх сквозь густую пелену облаков и теперь наконец, вырвался в чистое небо. Только бы его слова не оказались пустышкой.
И тут внезапно я почувствовал страшную усталость и выплеснул на него всю свою подавленность.
— Я бы с удовольствием поверил в ваше совершенство, Дрейк. Но до тех пор, пока вы не покажете мне безупречную лётную школу, штат безупречных инструкторов, без всяких провалов и оправданий, я не поверю ни единому вашему слову.
Это была моя последняя в жизни надежда, испытание для этого лидера весьма своеобразных