Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

этот незаконный! И кто подпишет всё это в бортовом журнале?

Затянутый в чёрное головорез глухо рассмеялся.

— Это уже ваша проблема, приятель. Для нас главное, чтобы самолёт работал так, как ему это положено. А бумажки — это ваше дело.

— А как насчет той технической документации, которую вы забрали. — Слова мои были остры, как бритва. — Вы были столь благородны, что заплатили и за неё?

— Я бы сказал, даже переплатили. Но это уже решает Дрейк. Мы оставили в Фэризи самый шикарный двигатель, какой у нас был… с максимальными отклонениями по всем параметрам не больше одной десятитысячной, — лучшая наша работа.

Личная гарантия Дрейка на три тысячи лётных часов. Парень. То, что мы отдаем ради получения технической информации…

— Но если вы, грабители, капитально отремонтировали его здесь, то он нигде не учтён, нигде не был принят!

Он снова рассмеялся, устанавливая диск на вал винта.

— Вы правы. Он нигде не был принят. Сегодня мы им оставили лучший в мире капитально отремонтированный двигатель, и это незаконно. И теперь им придётся разобрать его на части, верно?.. изменить допуски, нарушить гарантию.

Когда они соберут его обратно, это будет уже совсем другой двигатель, с гарантией на пятьдесят часов. Зато, всё законно, приятель, законно!

Он коснулся ряда кнопок на стене, набрав какой-то номер.

— Похоже, вам придется здесь заночевать. Скорость ветра на нашей северной полосе двадцать миль в час. На южной — двадцать три.

Безоговорочность его слов меня испугала.

— Двадцать миль в час — это ничего страшного, — сказав я. — Это в два раз меньше, чем минимальная скорость срыва моего самолёта, а, согласно учебнику, если скорость ветра меньше, чем…

— В этих горах такой ветер разметёт вас в пух и прах со всеми вашими знаниями о вашем самолёте.

— Если бы у тебя было время изучить мой бортовой журнал, — процедил я ледяным тоном, — ты бы увидел, что…

— …что вы налетали в общей сложности 2648 часов и 29 минут. Наши компьютеры проанализировали ваши полёты. Тысячу часов вы летали на автопилоте, а всё остальное время вы провели в попытках летать, как на этом самом автопилоте.

По нашим меркам, ваше суммарное лётное время сводится к шестнадцати часам и шестнадцати минутам. Этого недостаточно, чтобы безопасно взлететь отсюда при двадцатимильном ветре. — Он слегка провернул винт.

— Одну минуточку. Не знаю, что у вас там за паршивый компьютер, зато, я знаю, что я в состоянии управлять моим самолётом.

— Конечно, можете. В этом вашем журнальчике записано 2648 часов. — Он повернулся ко мне так резко, что я подпрыгнул, а его слова пулеметной очередью отскакивали от каменных стен.

— Сколько высоты вы потеряете при развороте в сто восемьдесят градусов на противопосадочный курс, если двигатель заглохнет при взлёте? Сколько времени займёт выпуск шасси на одних только батареях?

Что произойдёт, если вы приземлитесь с лишь наполовину выпущенными шасси? Как вы произведёте вынужденную посадку с минимальными повреждениями? Если вам придётся пролетать через линии электропередач, где вы на них наткнётесь?

Долгое время было тихо.

— Ну, если двигатель глохнет при взлёте, вы никогда не возвращаетесь на посадочную полосу; так сказано в учебнике…

— А учебник врёт! — Он тут же пожалел о своей вспышке гнева. — Извините. Допустим, двигатель глохнет при взлёте, когда вы уже набрали высоту пять тысяч футов и развернулись так, что вы находитесь над кромкой взлётной полосы?

— Ну, я, конечно, мог бы повернуть…

— Одна тысяча футов?

— Высоты вполне достаточно, чтобы…

— Пятьсот футов? Триста футов? Сто футов? Вы понимаете, что я имею в виду? Наши инструкторы учат тому, что пилот должен знать высоту своего разворота при любом взлёте.

— Так у вас есть ещё и подпольные инструкторы?

— Да.

— И, я полагаю, они учат выполнять штопоры и «ленивые восьмерки»…

— …и планированию с остановившимся двигателем, и вынужденным посадкам, и высшему пилотажу, и полётам без триммеров или ручек управления, и… и ещё многому такому, что вам и в голову не приходило за все ваши лётные часы на автопилоте.

Я ответил с едким сарказмом.

— И все ваши ученики, я полагаю, получают свои лицензии при минимальном налёте в тридцать пять часов?