Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

мне, — сказал Джо. — Всё закончилось. Это было здорово, а теперь всё закончилось.

Только поздней ночью я ещё раз раскрыл дневник и заметил, что Крис Каск внёс туда последнюю запись.

«Я узнал такую громадину всего, — писал он. — Это открыло моему разуму целую кучу вещей, которые существуют за пределами Хиксвилла, Лонг-Айленд. Я многое увидел по-новому. Я теперь могу отступить немного назад и взглянуть на что-то под другим углом.

При всём этом, я почувствовал, что это важно не только для меня, но и для всех, кто был со мной вместе, и всех, с кем мы встречались, и я это понял ещё тогда, когда оно происходило, а это совершенно обалденное чувство.

Оно произвело много ощутимых и неощутимых перемен у меня в уме и в душе. Спасибо».

Это и был мой ответ. Вот что мы можем сказать ребятам, которые говорят «Мир» вместо «Привет». Мы можем сказать им «Свобода», и с верной помощью видавшего виды самолётика с матерчатыми крыльями мы можем показать им, что мы имеем в виду.

Слишком много тупых лётчиков

Какой-то мудрец однажды сказал: «Беда не в том, что летает слишком много лётчиков. Беда в том, что летает слишком много тупых лётчиков!» Есть ли на свете хоть один авиатор, который бы с этим не согласился?

Сколько листьев в лесу, столько раз я входил в зону точнёхонько на нужной высоте, на безупречном расстоянии от посадочной полосы, по противопосадочной прямой, — на точно выверенной дистанции планирования, на случай если заглохнет двигатель, — словом, всё тщательно подготовлено к развороту на цель.

И тут, я оглядывался и видел, Боже ты мой, какого-нибудь балбеса, который с рёвом, на полном газу заходит с двух миль на посадку, и ему даже в голову не приходит, что его винт может перестать вращаться.

И прощай моя распрекрасная схема движения, потому что я рывком даю газ, задираю нос и ухожу на малой скорости, чтобы спасти всё, что ещё можно спасти.

Не раз я высказывал своей приборной панели, что вижу там внизу человека с головой из цельного куска дуба, человека, которому до лампочки, что если он летит по своей дурацкой схеме, то всем остальным он тоже ломает схемы, потому что каждый изо всех сил старается держаться от него подальше.

И я, тихий и спокойный человек, который никогда даже голоса не повысит, при виде демонической дурости, окружающей меня на земных дорогах, дурно отзываюсь о своих собратьях-лётчиках, когда нахожусь в воздухе. С чего бы это?

Возможно, я говорю о них дурно потому, что сколько угодно могу ожидать проявления невежества от кого-нибудь, ползающего по поверхности земли, но одного лишь совершенства я ожидаю от всякого, взлетающего в небеса, и обнаружив, что дело обстоит как раз наоборот, впадаю в жестокое разочарование.

Слишком много тупых лётчиков? Ещё бы. Если бы каждый мог быть таким же хорошим авиатором, как я и как вы, сегодня не было бы ни конфликтов во всей авиации, ни вопросов относительно ее будущего.

Всё дело в обучении. Научите такого балбеса летать по правильной схеме, применив простой метод сброса газа, когда он, болтаясь, заходит на посадку — и это его мигом научит!

Создайте новые двигатели с заводской гарантией отказа не больше одного раза на каждые пятьсот летных часов, и повсюду в небесах будут летать только хорошие лётчики.

Так я ворчу, мечу громы и молнии и делаю внушения своей приборной панели, примечая, где приземляются нарушители (и, само собой, козлят при посадке), и с тихой яростью глядя на них на земле.

Однако, стоит им выбраться из самолёта, как они тут же исцеляются и становятся совершенно нормальными людьми, милыми, славными, улыбчивыми, не подозревающими, какую сумятицу они внесли в мою изумительную полётную схему.

Я смотрю на них, потом, в конце концов, качаю головой и ухожу, не говоря ни слова.

А потом, пришёл момент, когда я сам сделал козла при посадке. Это я-то… козла! Хотя, этого никто не видел, хотя, разумеется, со мной этого больше никогда не повторится, но всё же, это меня обеспокоило.

Беспокойство усилилось в небольшом городке Маунт-Эйр, штат Айова, как раз на закате над узкой полоской травы, где не было ни души, кроме воробьев да полевого жаворонка.

Со мной летели ещё три самолёта. Эти самолёты пилотировали: 1) пилот коммерческих чартерных рейсов, 2) командир лайнера одной авиакомпании, находящийся в отпуске, и 3) студент третьего курса колледжа на первом в своей жизни собственном самолёте.