Ричард Бах

Иллюзии

же, как и тебе.

Я взял сэндвич и обошёл вокруг его самолета. Он был выпуска 1928 или 1929 года, но на нём не было ни единой царапины. «Дон» — выписано золотыми готическими буквами чуть ниже кабины, а на регистрационной карточке, укрепленной на летном планшете, «Д. В. Шимода».

На полу кабины ни единой соломинки, как будто самолёт и не летал вовсе, а просто взял и материализовался тут же, прямо на месте, провалившись через дырку во времени, размером в полстолетия. Я почувствовал неприятный холодок между лопаток.

— И долго ты уже катаешь фермеров? — спросил я его, глядя на самолет.

— Около месяца, вот уже пять недель.

Он обманывал. За пять недель полетов над полями, как ни крути, твой самолёт весь будет в пыли и масле, и наверняка в кабине на полу окажется хоть одна соломинка. Но эта машина... Я внимательно изучал «Трэвэл Эйр» ещё минут пять, а затем вернулся и уселся на солому под крыло, лицом к пилоту. Я не испытывал страха, мне по-прежнему нравился этот парень, но что-то тут было не так.

— Почему ты говоришь мне неправду?

— Я сказал тебе правду, Ричард, — ответил он. На моём самолете тоже написано имя владельца.

— Приятель, можно ли возить пассажиров целый месяц и совсем не запылить или не запачкать маслом свой самолет? Не наложить хоть одну заплатку на материал? Не засыпать пол соломой? В ответ он спокойно улыбнулся.

— Есть вещи, которых ты не знаешь.

В этот момент он показался мне пришельцем с далекой планеты. Я поверил ему, но никак не мог найти объяснения тому, каким образом его сияющий аэроплан оказался на этом кукурузном поле.

— Это верно. Но наступит день, когда я их узнаю. И тогда, Дональд, ты можешь забрать мой самолет, ведь для того, чтобы летать, он мне уже не понадобится.

Он посмотрел на меня с интересом и поднял смоляные брови.

— Да ну? Расскажи.

Я обрадовался. Мою теорию готовы выслушать!

— Люди долго не могли летать, сдаётся мне, потому что они были уверены, что это невозможно, и именно поэтому они не знали первого простого принципа аэродинамики. Мне хочется верить, что есть и другой принцип: нам не нужны самолеты, чтобы летать... или бывать на других планетах. Мы можем научиться это делать без машин. Если мы захотим.

Он слегка улыбнулся и серьезно кивнул.

— И ты думаешь, что сможешь узнать то, о чём мечтаешь, катая пассажиров над кукурузными полями, по три доллара за полет?

— Единственное знание, важное для меня, это то, которое я получил сам, занимаясь тем, чем сам хотел. Но если бы, хоть это и невозможно, на планете объявился вдруг человек, который смог бы меня научить большему, чем я хотел бы узнать, чем учат меня сейчас аэроплан и само небо, я в тот же миг отправился бы искать его. Или её.

Темные глаза пристально смотрели на меня.

— А тебе не кажется, что у тебя есть ведущий, если ты действительно хочешь обо всём этом узнать?

— Да, меня ведут. А разве не ведут каждого из нас? Я всегда чувствовал, что за мной вроде бы кто-то наблюдает.

— И ты думаешь, что тебя приведут к учителю, который может помочь тебе.

— Да, если только этим учителем вдруг не окажусь я сам.

— Может быть, так оно всё и происходит, — сказал он.

По дороге, поднимая облако пыли, к нам приближался современный новенький пикап. Он остановился у кромки поля. Из него вышел старик и девочка лет десяти. Пыль по-прежнему висела в воздухе, до того кругом было тихо.

— Катаете пассажиров? — спросил старик.

Это поле нашел Дональд Шимода, поэтому я промолчал.

— Да, сэр, — ответил он с улыбкой. — Хотите прокатиться?

— А если бы вдруг и захотел, вы там, небось, начнете в воздухе всякие выкрутасы выделывать? — в его глазах мерцал хитрый огонек, а вдруг мы его и вправду примем за деревенского простака.

— Коли пожелаете, непременно, а так — ни к чему нам это.

— И обойдётся это, похоже, в целое состояние.

— Три доллара наличными, сэр, за девять-десять минут в воздухе. Это выходит по тридцать три с третью цента за минуту. И стоит того, так мне потом почти все говорили, кто рискнул. У меня было странное чувство постороннего, когда я сидел и слушал, как этот парень рекламировал полёт.