Ричард Бах

Ничто не случайно

автомобили повреждены? — он приготовился записывать.

— Нет. Не выпуская из рук карандаш, он задумался.

— Поврежденных автомобилей нет, никто не пострадал. Это даже не авария!

— Да, сэр, не авария. Сейчас мы все уже готовы двинуться в путь.

В полночь мы отцепили трейлер у ангара в Оттамуа, и Дон остался с нами на ночь. Беседуя, мы находили общих знакомых то на одном побережье, то на другом, и было уже более двух ночи, когда мы угомонились, развернули ему постель и, оставив одного, дали возможность уснуть. На следующий день я приехал в аэропорт и выгрузил с трейлера части самолета, сложив их у задней стены ангара. Мэрлин Винн пришел, чтобы повидаться со мной. Огромное помещение наполнилось эхом его шагов.

— Дик, я даже не знаю, что сказать. Сцепка была из плохого металла, и именно сейчас это дало о себе знать. Какая досада. Я так сожалею о случившемся. — Не всё так уж плохо, Мэрлин. Самое главное центроплан и стойки. Двигатель всё равно нужно было ремонтировать. Кое-что сделать с крыльями. Будет неплохая работа на зиму.

— Что в старых самолетах замечательно, — сказал он, — это то, что их просто невозможно убить. Но всё-таки стыдно, что этому суждено было случиться. Стыдно, что этому суждено было случиться... Мэрлин ушел, и мгновение спустя, я вышел из ангара, окунувшись в солнечный свет. Всё это никогда бы не произошло, если бы мы оставались дома, если бы я и биплан летали послеполуденной порой по воскресеньям только в окрестностях аэродрома. И у меня не было бы ни самолета, потерпевшего аварию, ни его деталей, нуждающихся в ремонте.

Не было бы аварии в Прери-ду-Шин, когда кончиком крыла мы пытались подцепить носовой платок. Ни крушения в Пальмире, когда Полу пришлось туго. Ни аварии на междугородней трассе № 80, когда сцепку трейлера внезапно постигла авария.

Не было бы Стью, то пронизывающего воздух со стремительностью свинцового ядра, то загоняющего нас в тупик своими невысказанными вслух мыслями, то без конца смеющегося над своей жизнью. Ни мышки, покушающейся на мой сыр, ни пассажиров, впервые очутившихся в воздухе, ни фразы «Это великолепно!», ни «Потрясающе!», ни бессмертия в семейных фотоальбомах жителей Среднего Запада. Ни обилия смятых денежных купюр, ни подтверждения того, что бродячий пилот, если пожелает, и сегодня может выжить.

Ни Клода Шефферда с его шипящим чудовищным двигателем, выделывающим чудеса с паром. Ни живописных мест, ни полуночного жужжания москитов, ни медового клевера на завтрак; ни четкого строя аэропланов, летящих на закате, и ни печали одиноких самолетов, теряющихся из виду на западе. Ни свободы, позволившей понять, что каждое из этих удивительных событий, названных мной Руководством по Непризнанию Человека Детищем Случая, незабываемо.

Стыд? Взамен которого я предпочел бы остову разбитого самолета изысканный образец биплана, летающего только в тихое послеполуденное время по воскресеньям. Я прошел по бетонному склону, залитому солнцем, и на мгновение снова ощутил себя сидящим в кабине биплана; мы летели вместе с ним над Ласкомбом и Трэвлэйром, набирая высоту, пронзали ветер, проносясь над зелеными полями и городами другого времени. Я всё еще не постиг тайну крушения, но когда-нибудь я узнаю ее.

Что же было важно, думал я, по-прежнему ли та палитра и то время ждали меня, как будто делали это всегда, и для встречи с ними стоит лишь пересечь горизонт удивительной, свободной, волшебной земли, называемой Америка.

Эпилог

ЧТОБЫ ОТРЕМОНТИРОВАТЬ БИПЛАН, НЕ ХВАТИЛО зимы, на это понадобилось два года. Два года экономии долларов и ликвидации следов крушения — возвращение к жизни погибшего дерева и изорванной ткани. В то время я закончил и обшил новый центроплан верхнего крыла, заменил дюжину разбитых в щепки элементов каркаса фюзеляжа и крыльев, оберегая самолет от попадания воды, пока с помощью паяльных ламп погнутые соединения проводов заменялись новой, еще горячей, сталью, пока из обтекаемого тюбинга изготовлялись новые стойки.

И так — шаг за шагом, по мере того, как уходили в прошлое, месяц за месяцем. Ремонт топливного бака — месяц, месяц — ставили новое лобовое стекло, месяц — смятой металлической стенке коммингса придавали форму мягких плавных изгибов, а затем покрывали ее краской.