Ричард Бах

Ничто не случайно

спокойный, храбрый и красивый народ.

Когда я обнародовал свою неясную скромную мечту, кое-кто из тех, кто придерживался противоположного мнения, бросился, чтобы затоптать ее насмерть. То и дело я слышал, что это не только рискованная, непрактичная затея, но что она вообще неосуществима и не имеет никакой надежды на успех. Добрые старые времена миновали... да ведь это каждому известно!

О, может, эта страна и была когда-нибудь неторопливым, дружелюбным краем, но в наше время люди подадут в суд на чужака — не говоря уже о друге — только за то, что он обронит их шляпу. Просто люди сейчас такие. Ты приземляешься на сенокосе у фермера, а он сажает тебя в тюрьму за проникновение в частное владение, отбирает у тебя самолет в возмещение нанесенного ущерба его земле и покажет в суде, что ты угрожал жизни членов его семьи, когда пролетал над его амбаром.

Нынешние люди, говорили они, требуют максимального комфорта и безопасности. Не станешь же ты им платить за то, чтобы они поднялись в воздух на биплане, которому сорок лет от роду, да еще с открытой кабиной, позволяющей ветру забрызгивать их маслом... а ты еще хочешь, чтобы они тебе платили за все эти неприятности? Ни одна страховая компания, даже сам лондонский Ллойд не возьмется страховать такую затею ни одним центом меньше, чем за тысячу долларов в неделю. Развлекательные полеты, как же! Опустись на землю, приятель, на дворе у нас 60-е годы.

— Что ты думаешь насчет прыжка? — спросил Стью и рывком вернул меня в послеполуденный Рио. — Поздновато, пожалуй, — сказал я, и бродячие пилоты и голоса пророков растаяли без следа. — Но, черт побери, денек тихий. Попробуем.

Спустя минуту Стью стоял в полной готовности, высокий и серьезный, приладив на спине основной парашют, перебросив запасной парашют на грудь, швырнув свой шлем на переднее сиденье, готовый выполнить свою часть работы. Похожий на массивного, неуклюжего водолаза, весь в пряжках и нейлоновой паутине поверх ярко-желтого комбинезона, он забрался в переднюю кабину и закрыл дверцу.

— Порядочек, — сказал он, — поехали. Мне стоило больших трудов поверить, что этот паренек, пышущий внутренним огнем, выбрал изучение зубоврачебного дела. Дантист! Надо нам будет как-нибудь убедить его в том, что в жизни есть нечто большее, чем сомнительная надежность зубного кабинета.

Спустя минуту мы рванулись с земли в воздух. Совершенно неожиданно я запел Рио Риту, выговаривая ее как Райо Рита. Я знал только часть первого куплета этой песенки и повторял его раз за разом, пока мы набирали высоту. Стью выглянул за борт с какой-то странной слабой улыбкой, думая о чем-то очень далеком.

Рита... Райо Рита... ни... чего... нет нежнее... Рита... О Рита. Мне пришлось вообразить сквозь рев мотора все саксофоны и ударные. Будь я на месте Стью, я бы не улыбался. Я бы думал о земле, ожидающей меня внизу. На высоте 2500 футов мы развернулись против ветра и полетели прямо над аэропортом. Райо Рита... тра... ля... ля... о Рита... Моя-девочка-и-я-о-Рита...

Стью возвратился из одному ему ведомых краев и начал всматриваться вниз через борт кабины. Затем, не отводя взгляда, он выпрямился на сиденье и аккуратно выпустил за борт яркий бумажный шарик. Он чуть коснулся хвоста, развернулся в длинную красно-желтую полосу и зазмеился вниз. Я сделал круг, набирая высоту, а Стью пристально следил за бумажной полоской.

Когда она упала на землю, он кивнул и коротко мне улыбнулся. Мы снова взяли курс на аэропорт на высоте 4500 футов. Меня передернуло при одной мысли о необходимости выпрыгнуть из самолета. До земли было очень далеко.

Стью открыл дверцу своей кабины, пока я снижал скорость биплана, чтобы немного ослабить для него удар ветра. Странное это было чувство — наблюдать, как пассажир выбирается с переднего сиденья на крыло и готовится прыгнуть, в то время как мы находимся в миле над землей. А он как раз и собирался это проделать, и я немного за него побаивался. Существует громадная разница между бойкой болтовней о прыжках с парашютом, стоя на земле, и самими прыжками, когда стоишь на крыле, борясь с ветром и глядя сквозь пустой-пустой воздух на крошечные деревья, дома и тончайшую вязь дорог на поверхности земли.