Ричард Бах

Ничто не случайно

огни, плывущие среди звезд. Они остались над городом и лишь кругами набирали высоту. Молодец Пол. Отказ при заходе на посадку не застанет его врасплох.

Вернувшись в дом, мы поболтали еще немного о том, какая всё-таки странная девушка эта Дьюк; как долго она боялась подниматься в воздух в самолете и как она внезапно решилась на это среди ночи, ведь никому и в голову не пришло бы выбирать такое время для своего первого полета.

Стью получил по заслугам за свою неразговорчивость, а я нашел старую сувенирную гитару и принялся ее настраивать. Одна из струн тут же лопнула, и я пожалел, что взял ее в руки. Кусок рыболовной лески в качестве резервной струны звучал слишком высоко.

Немного погодя вернулись наши летуны. — Прекрасно, — заявила всем нам Дьюк. — Огни и звезды. Но уже через пять минут я сказала: «Хочу вниз, хочу вниз!» У меня начало возникать желание прыгнуть вниз. — Она не смогла бы выпрыгнуть из самолета, даже если бы захотела, — сказал Пол. — Она даже дверцу не смогла бы открыть.

Дьюк поговорила еще немного о том, что она чувствовала во время полета, но слова ее были осторожны и сдержанны. Мне было интересно, что она думает на самом деле. Часом позже мы поблагодарили хозяев, попрощались и отправились сквозь ночь пешком на аэродром.

Плохо бы мне пришлось, если бы мотор отказал при взлете, — сказал Пол. — Я знал, что луг где-то внизу, но я его совершенно не видел. Я вообще перешел на полет по приборам, как только мы оторвались от земли... Кругом была ЧЕРНОТА! Я даже не мог понять, где горизонт. Призрачное какое-то ощущение — то ли город как звезды, то ли звезды как город.

— По крайней мере, ты оставался на дистанции планирования, пока находился в воздухе, — сказал я. — О, когда мы взлетели, проблем не было. Разве что, при самом отрыве. Мы ввалились в контору и включили свет. — Ну и денек. — Эй, казначей, сколько денег мы сегодня заработали? — Не знаю, — ответил Стью и улыбнулся. — Давайте завтра сосчитаем, ребята.

Стью стал старше с того дня, когда вступил в наш цирк. Он знал нас, в этом вся разница, подумал я, и я очень хотел бы, чтобы мы могли то же самое сказать и о нем. — Черта с два мы их сосчитаем завтра, — сказал я. — Завтра мы проснемся и окажется, что наш казначей свалил в Акапулько. — Валяй, считай, Стью, — сказал Пол.

Стью принялся вытряхивать из карманов на кушетку наш самый крупный заработок за всё лето. Все карманы были забиты охапками смятых купюр, и бумажник его тоже был полон до отказа. Высокая гора сваленных в кучу денег производила внушительное впечатление. Под нашими взглядами Стью разложил их в стопки по пятьдесят долларов в каждой. Получилось семь стопок плюс несколько лишних купюр; триста семьдесят три доллара.

— Для одного летного дня недурно, — сказал я. — Минуточку, — сказал Пол, подсчитывая что-то в уме. — Что-то здесь не так. Если по три доллара за полет, тогда как мы могли выйти на такую цифру, как 373? Стью похлопал себя по карманам. — А, здесь еще целая пачка, я о ней забыл, — сказал он и под хор подозрительной воркотни отсчитал еще семнадцать долларов, добавив их к последней стопке. — Не знаю, как это могло получиться. — Это нам предостережение, Пол, — сказал я. — Придется нам приглядывать за казначеем.

И вот перед нами лежали 390 долларов, словно отражение 130 пассажиров, большинство из которых до этого ни разу в жизни не поднимались в воздух. Можно уничтожить эту пачку денег, подумал я, или истратить их до последнего гроша, но невозможно уничтожить полеты, пережитые сегодня этими 130 людьми.

Деньги были всего лишь символом их желания летать, увидеть земные дали. И на какое-то мгновение я, промасленный пилот-бродяга, почувствовал, что, возможно, сделал что-то стоящее на этой земле. — Как насчет горючего и масла? Сколько с нас за это? Я проверил список расходов и сложил цифры.

— Получается $42.78. Мы сожгли 129.4 галлона горючего и 12 кварт масла. Нам надо заплатить Стэну за те детали, которые мы у него взяли. Ацетилен, кислород, сварочные стержни и все такое. Как по-вашему? Двадцати долларов хватит? Они согласились, что хватит.