Ричард Бах

Ничто не случайно

пришлось в почти полной темноте, и мы чувствовали себя так, словно работали гораздо дольше, чем полдня.

Мы зачехлили самолеты, уплатили по счету за горючее, и в тот самый момент, когда мы все уже упаковались в спальные мешки, а Стью выбрался по просьбе старших товарищей из своего мешка, чтобы выключить свет, я заметил глаза-бусинки, следящие за мной из-под ящика с инструментами у двери.

— Эй, братцы, — сказал я. — У нас тут мышка. — Где ты видишь мышь? — спросил Пол. — Ящик с инструментами. Под ним. — Убей ее. Врежь ей ботинком, Стью. — Пол, ах ты кровожадный убийца! — завопил я. — Никаких убийств в этом доме! Только возьмись за этот ботинок, Стью, и тебе придется иметь дело и со мной, и с этой мышью.

— Тогда выгони ее куда-нибудь, — сказал Пол, — если тебе уж так этого хочется. — Нет! — заявил я. — Малышка заслуживает того, чтобы иметь крышу над головой. А как бы тебе понравилось, если бы кто-нибудь выгнал тебя на холод? — Снаружи не холодно, — брюзгливо заметил Пол.

— Дело здесь в принципе. Она была здесь до того, как мы сюда прибыли. Это больше ее место, чем наше. — Ладно, ладно, — сказал он. — Оставим мышь здесь. Пусть по нам бегает. Но если она станет бегать по мне, я ей врежу! Стью послушно выключил свет и снова зарылся на полу в свои кушеточные подушки.

Какое-то время мы еще поговорили в темноте о том, какие у нас добрые хозяева, да и вообще весь городок, если на то пошло. — А ты заметил, что мы здесь не катали ни одной женщины, или почти ни одной? — спросил Пол. — Среди пассажиров была всего лишь одна женщина. А в Прери их у нас было полно. — Мы там и денег целую кучу заработали, не то что здесь, — сказал я.

— А что, кстати, у нас там вообще получилось, Стью? Он выдал нам статистику. — Семнадцать пассажиров. Пятьдесят один доллар. Само собой, девятнадцать мы истратили на топливо. Так что... — он помолчал, занимаясь подсчетами, — на сегодня примерно по десятке на брата.

— Неплохо, — сказал Пол. — Десять зеленых за три часа. В будний день. Получается примерно пятьдесят долларов в неделю, со всеми расходами, кроме питания, и это без субботы и воскресенья. Ого! Да этим можно зарабатывать себе на жизнь! Мне очень хотелось ему верить.

Глава 5.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, первым делом, загорелся Пол Хансен. Он полностью закупорился в своем спальном мешке, а из верхней его части, как раз из-под краешка его шляпы вилась струйка дыма. — Пол! Ты горишь! Он не пошевельнулся. После короткой напряженной паузы он ответил: — Я курю сигарету. — С самого утра? Еще до того, как подняться? Парень, я уж было подумал, что ты горишь! — Послушай, — сказал он, — не доставай ты меня с этими сигаретами. — Ладно, извини.

Я обвел взглядом помещение, и с этой низкой точки оно больше было похоже на давно не чищенный мусорный ящик, чем когда-либо. В центре комнаты стояла чугунная дровяная печка. Выбитая на ней надпись гласила Теплое утро, а вытяжные отверстия смотрели на меня глазами-щелочками. Впечатления особого уюта эта печка на меня не произвела.

Вокруг ее чугунных ног по всему полу валялись наши запасы и экипировка. На одном из столов было несколько старых авиационных журналов, календарь компании, производящей инструменты, с очень старыми фотографиями девиц, запасной парашют Стью с прикрепленным к нему альтиметром и секундомером. Непосредственно под ним находилась моя красная пластиковая сумка для одежды, застегнутая на молнию, с прогрызенной в ней дырой размером с четвертак... В моей одежной сумке была дыра! Не одна неприятность, так другая.

Я соскочил с постели, схватил сумку и расстегнул замок. В сумке под бритвенным прибором, джинсами и пакетиком бамбуковых ручек лежали мои неприкосновенные запасы: плитка горького шоколада и несколько пачек сыра с крекерами. Один квадратик шоколада был наполовину съеден, исчезла также одна сырная прослойка из пачки крекеров с сыром. Сами крекеры остались нетронутыми.

Мышь. Та самая вчерашняя мышь, сидевшая под ящиком с инструментами. Мой маленький приятель, чью жизнь я спас от зверства Хансена. И эта мышь сожрала мой неприкосновенный запас! — Ах ты тварь! — яростно пробормотал я, скрипнув зубами. — Ты чего это? — Хансен, не оборачиваясь, курил свою сигарету. — Ничего. Мышь сожрала мой сыр. С дальней кушетки вырвался большой клуб дыма.