Ричард Бах

Ничто не случайно

смеси на холостой ход, а переключатель топливомера в положение выключено. Не было ни удара при приземлении, ни толчка вперед по инерции. Всё очень медленно, неспешно.

Горя нетерпением поскорее выбраться из самолета и увидеть, что с ним произошло, я отстегнул привязные ремни и поднялся в кабине во весь рост еще до того, как мы окончательно приземлились. И тут биплан резко грохнулся вниз, накренившись на правое крыло. Пыль и клочья травы медленно оседали в воздухе. Мой прекрасный чертов самолет.

Дело было плохо. Правое нижнее крыло смялось в гармошку, что могло означать только сломавшийся под обшивкой лонжерон. Как печально, думал я, стоя в кабине, что воздушное бродяжничество заканчивается так скоро, даже не успев еще начаться.

Я пристально наблюдал за собой, чтобы увидеть, когда ко мне придет страх. Считается, что, когда происходят подобные веши, к человеку должен приходить страх. Страх, однако, не спешил, и больше всего меня одолевало разочарование. Впереди меня ожидала работа, а я гораздо охотнее летал бы, чем работал.

Я выбрался из самолета, один-одинешенек посреди поля, пока не собралась толпа, поднял летные очки и взглянул на машину. Нелегко было быть оптимистом. Помимо лонжерона, был погнут пропеллер. Обе лопасти сильно загнуты назад. Правая стойка шасси обломилась и повисла, но не отломалась совсем и при приземлении врезалась в крыло. Таковы были повреждения. Но воспринималось это гораздо тяжелее, чем того заслуживало.

Издалека, через всё поле шли какие-то люди, бежали мальчишки, и наконец подошла целая толпа посмотреть, что осталось от старого самолета. Ну, подумал я, от этого никуда не денешься, я и сам бы наверняка захотел подойти и взглянуть, окажись я на их месте. Но случившееся для меня уже как-то не было новостью, а раз за разом рассказывать обо всём с самого начала не доставило бы мне никакого удовольствия. Поскольку страх меня до сих пор не охватил, займусь-ка я обдумыванием подходящих к случаю небрежных выражений.

По траве катился большой официальный грузовик. Надпись крупными белыми буквами гласила: ВСТУПАЙ В ВОЕННО-МОРСКИЕ СИЛЫ, а два установленных наверху громкоговорителя должны были разносить эти слова по белу свету. В данный момент вступление в военно-морские силы было гораздо более безопасной затеей, чем вступление в военно-воздушные силы.

Пол Хансен примчался первым, весь увешанный фотоаппаратами, едва переводя дух. — Парень... я думал... ты... уже готов... — С чего бы это? — сказал я. — У нас просто была жестковатая посадка. Похоже, мы на что-то наткнулись. — Ты не... знаешь. Ты ударился о землю, а потом... чуть дальше... зарылся носом. Я думал... ты... наверняка перекувырнешься. Скверная... была картина. Я и в самом деле думал... что ты готов.

К этому времени он мог бы уже перевести дух. Неужели авария выглядела настолько скверно, что это так на него подействовало? Если уж кто-то имел право проявлять беспокойство, так это я, потому что это мой искореженный самолет валялся на траве. — Да нет. Пол. Мы не собирались отдавать концы. Что, в самом деле, это выглядело так плохо?

— Да. Я думал... Боже ты мой... что Дику крышка! Я ему не поверил. Не могло это быть так плохо. Но, обдумав всё еще раз, я вспомнил, что первый удар был всё-таки очень силен, плюс грохот этого взрыва. А потом мы еще и носом зарылись. Ни дать, ни взять, мы действительно отдавали концы. — Ну, — сказал я спустя минуту, — тебе придется признать, что повторить такой трюк будет очень трудно.

Я почувствовал, как во мне начали расслабляться пружины, те самые пружины, которые были напряжены в воздухе так, что я чувствовал малейшее движение самолета. Теперь они ослабли, и мне стало чуть свободнее, за исключением, пожалуй, того, что я не знал, сколько времени уйдет на ремонт самолета. Это была единственная мысль, полная напряжения. Я хотел привести самолет в порядок, как можно скорее.

Тридцать часов спустя самолет был отремонтирован, испытан и снова катал пассажиров. Это какое-то чудо, думал я, и не переставал этому удивляться. Когда мы покидали Прери-ду-Шин, Райо был Неизвестностью. А теперь, когда Райо стал Известностью, мы ощутили на себе постромки безопасности и нам стало не по себе. Ветер после полудня усилился, что сразу превратило Стью Макферсона из парашютиста в привязанного к земле продавца билетов.