Если, конечно, всё получится хорошо. Ощутите это солнце, магнето. Бурь сегодня больше не будет. Еще несколько цилиндров начинают срабатывать, и теперь уже чаще. Я переключаюсь с правого магнето на левое, и двигатель полностью замолкает. Быстро снова на правое, и пропеллер начинает вертеться быстрее, мотор периодически одну-две секунды работает нормально.
Звук, как от ротационной машины, — то появляется, то исчезает. Вот, наконец! Двигатель то и дело всё еще пропускает такты, но теперь его оборотов уже достаточно, чтобы удержаться в полете. Мы летаем кругами над посадочной площадкой на высоте трехсот футов. Я поднимаю упавшую на дно кабины карту. До ближайшего аэропорта сорок миль, ближайший аэропорт — это Фабенс, штат Техас. Вот тебе задача.
Оставить место, где, возможно, удалось бы безопасно приземлиться, и отправиться вперед — сорок миль над пустыней, — теша себя надеждой, что двигатель не подведет, или всё же сесть? Если я приземлюсь сейчас, и при этом всё пройдет как надо, я смогу подсушить магнето, взлететь и с гарантией добраться до Эль-Пасо.
Интересное наблюдение. Когда двигатель заглох, я не испугался. Было ясно, что придется садиться, — ничего другого не осталось. Идем на посадку. Точка. Ни сомнений, ни страха. Зато теперь пришло время почувствовать себя неспокойно. Пилота беспокоит не сама вынужденная посадка, а неопределенность момента, когда ее придется совершать. Я в любую минуту могу ожидать остановки двигателя, и ничего в этом не будет удивительного.
Я, пожалуй, чуть ли не обрадовался бы, если бы двигатель не заработал снова, — тогда у меня не было бы другого выбора, кроме посадки, и жизнь была бы немного проще. Теперь нам нужно набрать высоту, оставаясь всё время над этой полоской пустынной земли. Затем я возьму курс на Фабенс, всё время держась от ровных гладких площадок на таком расстоянии, чтобы, в случае чего, на них спланировать. Дураки те, кто летает под дождем.
План из мыслей превращается в действие, биплан медленно начинает битву за высоту над пустынной землей, двигатель пять секунд рычит, затем на полсекунды пауза, затем рычит еще шесть секунд... Начинаются самые трудные сорок миль моего путешествия. Есть определенные правила поведения для пилота в случае, если у него заглох двигатель, — следуй им — и бояться нечего. Ну, а если он не совсем заглох, что тогда? Надо будет над этим поразмыслить сегодня вечером за миской супа и кружкой ледяной воды.
Несмотря на полный газ, биплан летит медленнее, чем обычно. Сбрось газ — и двигатель заглохнет. Переключи магнето — и он опять-таки заглохнет. Лишь при соблюдении весьма специфических условий двигатель едва-едва не глохнет. Что ж, попытаемся.
Если двигатель перестанет работать, ко мне снова вернется уверенность и бесстрашие. И не важно, пусть даже мне придется превратить самолет в кучу щепок, я знаю, что останусь цел и невредим. И еще ряд прочих успокоительных формул.
Обойдя справа грозовой фронт, на этот раз уже не обращая на него никакого внимания, я веду маленький биплан по небу. Каждый раз, когда мне хочется себя напугать, нужно всего лишь переключиться с правого магнето на левое и послушать тишину. Искатель приключений всё еще не уснул, он подначивает меня преодолеть страх переключения. В угоду ему, чтобы доказать себе, что мне не страшно вслушиваться в тишину над сплошной бескрайней пустыней, я переключаю магнето. Но ничего не выходит. Мне становится страшно.
Однако, если бы двигатель заглох сам по себе и не заработал бы снова, — я уверен, у меня не было бы ни малейшего страха. Интересно. На этом участке полета мы движемся от одного этапа мысленной эстафеты к другому, то и дело щелкают воображаемые переключатели — от этой площадки к следующей, потом к той, потом к следующей. Двигатель то работает ровно, то опять на мгновение замолкает. Я мысленно представляю себе магнето — вот они, оба, под обтекателем двигателя. Там темно, там клубится масляный туман, но я отчетливо вижу, как через щели в местах крепления магнето пробирается влага и время от времени очередной каплей падает на них вниз.