Ричард Бах

Биплан

бы на улицу, оценил ветер, температуру и прикинул бы разбег с точностью до пятидесяти футов.

Но Кейт перед каждым полетом сидел с план-картами и скрупулезно высчитывал расстояние, аккуратно выводя цифры в нижней части формы, в которую редко кто заглядывал. Аккуратно, точно, педантично. Для Кейта поторопиться, взять с потолка расчетную скорость или цифру расхода топлива, было бы всё равно, что для главного бухгалтера — предоставить заведомо фиктивный отчет.

Сидеть с ним на предполетном инструктаже — это был почти что анекдот. Кейт не издавал ни звука, словно лавина терминов и полетной информации пролетала мимо его ушей, словно он был корреспондентом технического журнала, по ошибке севшим не в то кресло. Никак нельзя было догадаться, что он вообще что-то слушает, пока в конце он вдруг тихо не произносил что-то вроде:

«Ты имел в виду два пятьдесят шесть точка четыре мегагерца на двенадцатом канале, так?» — и ведущий инструктаж исправлял свою ошибку. Чаще же Кейт не произносил ни слова и в конце. Он неторопливым шагом шел к своему шкафчику, медленно застегивал молнии на комбинезоне, влезал в летную куртку, расписанную по уставу молниями, мечами и свирепыми изображениями, которые, по идее, должны были выражать суть пилота-истребителя. Затем он прогулочным шагом шел к своему самолету, неся при этом парашют так, словно тот был чем-то слегка неуместным, словно несколько портил картину.

Даже выстрел его стартера был не таким внезапным, а звук двигателя не таким громким, как у других самолетов. Кейт летал по учебнику. Когда он шел в строю, его самолет не болтался и не покачивал крыльями. Он летел так, словно его самолет был прикручен болтами к крылу самолета Ведущего. А затем начиналось задание, воздушный бой. И тут, конечно же, берегись!

Если самолет то несся строго вверх, то вертикально вниз, то вертелся через крыло, то проносился, сверкнув на вираже по небу, можно было побиться об заклад, что на его борту — Кейт Алшефер. Всё выглядело так, словно перед самым взлетом Кейт быстро выпрыгнул из кабины, а его место занял кто-то до неузнаваемости другой — стремительный и необузданный. Невольно появлялось желание нажать кнопку микрофона и спросить: — С тобой все в порядке, Кейт?

С Кейтом всё было в порядке, и увернуться от того невероятного монстра, что сидел в кабине его самолета, можно было, лишь будучи исключительно умелым, предельно внимательным и везучим пилотом. Так было в каждом учебно-боевом вылете. Вот Кейт молнией бросается на цель, атакует ее на бреющем полете, земля перед ним буквально разлетается в клочья. Вот приближается к мишени, установленной на вышке, и разносит ее вдребезги. Вот он заходит на ракетную цель и загоняет четыре ракеты в круг диаметром пятнадцать футов.

На учениях, где отрабатывается поддержка авиацией с воздуха сухопутных сил, Кейт проносится на такой высоте, что едва не задевает антенны танков, уходя вверх после последнего прохода в безупречной серии переворотов через крыло и скрываясь из виду в направлении солнца. При заходе на посадку он держится строго вдоль полосы, и его колеса касаются бетона точно на линии, отмеченной для этой цели.

А затем, пока оружейщики разряжают пулеметы, необузданный выпрыгивает из кабины и стремглав убегает в лес, а Кейт Алшефер, корреспондент технического журнала, возвращается прогулочным шагом от самолета, снимает свою куртку и расстегивает молнии на комбинезоне.

В каждом из нас, как я неоднократно убеждался, есть человек, который, в основном, спит. Он просыпается лишь в те моменты, когда нужно быстро принять решение или совершить молниеносное действие. Год назад я видел этого человека в необузданном Кейте-пилоте, вчера я встретил его, в виде игрока, в кабине своего биплана. В каждом из нас живет такая личность, даже в самых неподходящих для этого, с точки зрения логики.

Над Техасом сосны заканчиваются, и впереди открываются обширные ровные пространства. Солнце, наконец, нагрело воздух. Держится хороший попутный ветер — даже самые быстрые автомобили со свистом проносятся назад под крыльями.