Ричард Бах

Биплан

врежемся изо всей силы.

Но мы не врезались. Мы зацепили ее настолько нежно, что не осталось никакого следа. У биплана не было тогда необходимых причин для взлета, только за миг до этого он двигался недостаточно быстро даже для того, чтобы удерживать в воздухе хвост. Будучи крупным неодушевленным объектом, скажут некоторые, биплан не мог взлететь благодаря своему сознательному усилию.

Укажите нам, с точки зрения аэродинамики, спросят они, хотя бы одну причину, по которой самолет, не набравший необходимую скорость, мог бы взлететь. И конечно, я не смогу указать ни одной такой причины. Тогда, скажут они, ты, должно быть, набрал нужную скорость в момент, когда потянул на себя ручку. Вопрос закрыт. О чем тут теперь еще говорить?

Но я ухожу неубеждённым. Может, я и не смогу посадить биплан при боковом ветре, но верно одно: я немало летал на самолетах и знаю, чего от них можно ожидать. Если биплан, у которого для разбега было самое большее семьдесят футов, с двадцати миль в час набрал взлетную скорость, — то это самый короткий взлет, который мне доводилось делать на каких-либо машинах, не считая вертолетов.

Я специально и очень дотошно тренировался взлетать с максимально коротким пробегом и на тяжелых самолетах, и на легких. На самый короткий взлет мне понадобилось 230 футов полосы, и при этом колеса-едва-отрывались-от-земли, а не пролетали над земляным валом высотой в два фута.

Мои прежние невероятные догадки сегодня подтвердились. Последнее слово в полете остается не за учебником аэродинамики. Если бы всё подчинялось только ей, то в настоящий момент самолет представлял бы собой длинный хвост из обломков шасси, фюзеляжа и крыльев, протянувшийся под углом от взлетной полосы в Рэйвилле, штат Луизиана. Но это не так, он стоит цел-целёхонек, без единой царапины, ожидая каких-нибудь приключений, которые встретятся на нашем пути завтра.

На усыпанную щебнем дорогу аэродрома, тарахтя, сворачивает пикап. Полустертая надпись на дверце — Авиаслужба адамса, и за рулем — недоумевающая улыбка под широкополым стэтсоном с поднятым вверх передним краем; точно так в популярных вестернах Герой-Тех-Времен всегда загибает вверх поля своей шляпы.

— Никак не могу понять, что у тебя за машина. Ты пролетел над домом, и мне показалось, что такого двигателя я не слышал уже двадцать лет. Выбежал и посмотрел на твой самолет; он слишком мал для Стирмэна, не совсем похож на Вако и, конечно же, — не Трэвл-Эйр. Что же это, черт возьми, за аппарат?

— Детройт-Паркс. Их не так уж много выпущено, поэтому не стоит огорчаться, что ты его не знаешь. Двигатель Райт. Райт всегда можно отличить, потому что он весь забрызган маслом. — Меня зовут Лайл Адамс. М-да. Если Райт перестает плеваться, тогда берегись. Ты не против, если я загляну внутрь? Свет фар пробегает по биплану, когда пикап, развернувшись, подъезжает ближе. Со скрипом открывается дверца, и щебень начинает хрустеть под шагами.

— Милый маленький самолет. Ты смотри! Дополнительная катушка магнето, так? Ну, парень, я не видел самолетов с таким магнето с тех пор, как был ребенком. И опережение зажигания. Эй, это действительно летательный аппарат! — Приятно слышать такие слова, сэр. Большинство людей смотрят на него и изумляются, как такая старая развалина из палок и лохмотьев вообще может подыматься в воздух.

— Нет-нет. Замечательный самолет. Эй, хочешь поставить его на ночь в ангар? Я выкачу один из Эиджи-Кэт9, и мы пристроим тебя на его место. Ничего не случится с Кэт, если она попадет под дождь. Накинем на кабину чехол — и всё.

— Что ж, спасибо тебе, Лайл. Однако не похоже, чтобы ночью пошел дождь, а завтра утром до восхода солнца мне хотелось бы улететь. Мне одному будет тяжеловато выкатывать биплан из ангара. Мы всё равно и раньше спали на улице. — Как хочешь. Но в любом случае где-то на рассвете я начинаю обрабатывать поля. Я приду сюда. — Хорошо. Кстати, нет ли тут поблизости бензоколонки? Я бы не прочь с вечера залить его под завязку. — А как же. К тому же, если хочешь поужинать, я подброшу тебя в кафе.