и том, которое на западе... Он ходит путями Апсар, Гандхарвов, диких зверей...'133. Атхарва Веда134 следующим образом восхваляет ученика, обладающего магической силой аскетизма (тапас): 'Во мгновение ока он переходит из восточного моря в северное'. Это макрантропическое переживание, имеющее свои корни в шаманском экстазе135, сохранилось в буддизме и играет существенную роль в його-тантрических техниках136.
Магическое восхождение на Небо и магический полет занимают первое место в народных верованиях и мистических техниках Индии. Действительно, подняться в воздух, летать подобно птице, молниеносно преодолевать огромные расстояния, исчезать — вот лишь несколько из магических способностей, которыми буддизм и индуизм одаряют архатов, царей и магов. Существует огромное количество легенд о летающих царях и магах137. Чудесного озера Анаватапта могли достичь лишь те, кто обладал сверхъестественной способностью летать; Будда и буддийские святые прибывали к Анаватапте в одно мгновение, подобно тому, как в индусских легендах риши летали в божественную и таинственную северную страну под названием Светадвипа138. Речь идет, конечно же, о 'чистой земле', мистическом пространстве, происходящем и от природы 'рая', и от природы 'внутреннего пространства, доступного только посвященным. Озеро Анаватапта, как и Светадвипа и другие буддийские 'раи', являются только модальностями бытия, которые достигаются благодаря йоге, аскетизму или медитации. Следует, однако, подчеркнуть тождественность выражений подобных сверхчеловеческих переживаний с архаической символикой вознесения и полета, столь распространенной в шаманизме.
Буддийские тексты упоминают четыре рода магической способности перемещения (гамана), первым из которых является полет, подобный полету птицы139. Патанджали называет среди сиддхи способность, которой могут достичь йоги, — способность летать (лагхиман)140. Также 'силой йоги' мудрец Нарада в Махабхарате вознесся в небеса и достиг вершины Горы Меру ('Центр Мира'); оттуда он смог увидеть очень далеко в Молочном Океане Светадвипу141. Ибо, 'обладая таким телом (йогическим), йог перемещается туда, куда пожелает'142. Однако другая традиция, зафиксированная в Махабхарате, уже делает различие между подлинным мистическим вознесением на Небо — о котором нельзя сказать, что оно всегда 'конкретное', — и 'магическим полетом', являющимся только иллюзией: 'Мы тоже можем взлетать до небес и показываться в различных обликах, но только через иллюзию' (майайа)143.
Мы понимаем, в каком направлении йога и другие индийские медитационные техники развивали экстатический опыт и магический престиж, восходившие к духовному наследию незапамятных времен. Как бы то ни было, тайна магического полета известна также индийской алхимии144, а среди буддийских архатов это чудо настолько распространено145, что слово арахант дало сингалезский глагол рахатве — 'исчезать, мгновенно переноситься из одного места в другое'146. Дакини, гадалки-маги, играющие важную роль в некоторых тантрических школах147, по-монгольски называются 'те, кто ходит по воздуху', а по-тибетски — 'те, кто уходит в Небо'148. Магический полет и восхождение на Небо по лестнице или канату являются также частыми мотивами в Тибете, куда они не обязательно пришли из Индии, тем более что засвидетельствованы в традициях Бон-по или в производных от них ритуалах. Впрочем, как мы скоро увидим, те же мотивы играют значительную роль в магических верованиях и фольклоре Китая и встречаются почти во всем архаическом мире (см. ниже).
Все собранные нами несколько наспех факты не обязательно относятся к 'шаманству': каждый из этих фактов в ансамбле, из которого он был извлечен для более удобного представления, является носителем некоего специфического значения. Речь идет, однако, о том, чтобы показать структурную эквивалентность этих индийских магико-религиозных фактов. Экстатик, как и маг, кажется явлением исключительным в ансамбле индийской религии только по причине интенсивности своего мистического опыта или более высокого положения магии, поскольку лежащую в ее основе теорию — то есть вознесение на Небо — мы встречаем, как мы уже видели, в самом символизме браминского жертвоприношения.
Действительно, вознесение на Небо муни отличается от вознесения через браминский ритуал именно своим экспериментальным характером; в этом случае мы имеем дело с 'трансом', который можно сравнить с 'великим сеансом' сибирских шаманов. Но существенным фактом является то, что этот экстатический опыт не противоречит общей теории браминского жертвоприношения,