нем так же, как я забочусь об этих людях'.
Мэри вовсе не беспокоилась о том, что какой-нибудь другой девушке
посчастливится ухаживать за её любимым, и что в его сердце при этом
может расцвести цветок любви и признательности к той другой, а не к
ней. У Мэри почти не было времени на то, чтобы думать о себе; ее
мысли целиком были поглощены другими.
Возможно, именно из-за того, что она не чувствовала ревности и не
считала своего любимого своей собственностью, когда его действительно
ранило, он попал именно в тот госпиталь, в котором так самоотверженно
трудилась его невеста. Разумеется, ухаживать за ним было поручено
именно Мэри -- по-другому и быть не могло, а ранен он был очень
тяжело. И во время операции, когда жизнь его висела на волоске, Мэри
стояла рядом и ассистировала. Она не упала в обморок и не
расплакалась даже тогда, когда врачи отрезали его изувеченную руку,
ту самую руку, на которую она мечтала опереться до конца своей земной
жизни. Мэри в этот момент думала о его матери и была довольно уже
тем, что эта женщина сейчас далеко и не может видеть того, что
пришлось увидеть ей самой. А последующие часы своего отдыха она
использовала для написания письма его матери -- это было ободряющее
письмо, которым она пыталась отогнать страх, закравшийся в её
собственное сердце.
Том (я буду называть его -- Том, хотя на самом деле его зовут иначе)
никогда не верил ни в какую жизнь, кроме земной, и Мэри, видя, как
его оставляют силы, весь день и почти всю ночь молилась, чтобы
произошло нечто такое, что позволило бы ему поверить в Небеса и в
ангелов. На войне случается всякое; вот и Тому пришлось долго
пролежать на поле боя после того, как разорвавшийся рядом снаряд
изувечил его правую руку. В результате чего в рану попала инфекция
еще до операции, когда врачи делали все возможное, чтобы сохранить
его жизнь для Англии и для его невесты Мэри.
Том знал, что он может вскоре покинуть этот мир. Мэри не утаила от
него возможность такого ужасного исхода, хотя все еще продолжала
скрывать это от его матери. Она поступила так, потому что надеялась,
что в ближайшие дни или часы, возможно последние, что ему суждено
провести под солнцем верхнего мира, обязательно произойдет
какое-нибудь чудо -- чудо мысли или любви, которое откроет ему глаза
на то, что сама она называла Истиной.
Каждый день я ненадолго заглядывал в ту просторную, белую палату, в
которой лежал Том; но даже если бы он видел меня, я вряд ли смог бы
его утешить, потому что разговаривать я могу только с теми, чей слух
подготовлен к восприятию необычных звуков.
Я сочувствовал Мэри. Своей первой книгой мне удалось убедить многие
души в реальности бессмертия, и теперь мне очень хотелось убедить в
этом еще одну -- ради Мэри; поскольку я знал, что если Том уйдет из
жизни, будучи твердо уверенным, что смерть означает его полное
исчезновение, она и в самом деле могла бы уничтожить его на долгое
время.
Желая найти выход из этого сложного положения, я обратился за советом
к Прекрасному Существу. Знания этого Ангела в сравнении с моими --
всё равно что свет электрической дуги в сравнении со светом сальной
свечки.
Вместе с ним мы отправились в госпиталь, где Мэри, сидя рядом с
Томом, рассказывала ему о будущей жизни, о Боге, о Христе и ангелах.
Её попечению были вверены и другие раненые, но другие сестры
согласились взять на себя часть её работы, чтобы у нее оставалось
больше времени для Тома, ибо весь мир любит влюбленных, особенно в
страшную пору войны.
'Не подумай, что я не хочу в это верить, говорил он Мэри, я просто не
могу. Вот если бы я смог увидеть собственными глазами ангела, или
кого-нибудь, кто уже точно мертв, тогда -- другое дело. Но разве
такое возможно?
Прекрасное Существо подошло ближе, улыбнулось и покачало своим
воздушным покрывалом перед глазами умирающего; но он ничего не
заметил.
Тогда Прекрасное Существо осветило ярким светом пространство вокруг
него и запело так, как могут петь только ангелы; но Том и на этот раз
ничего не увидел и ничего не услышал.
Похоже, тебе придется 'материализоваться', сказало мне тогда с
капризной улыбкой Прекрасное Существо. -- Эти глаза затуманены
материей и не способны видеть ничего более тонкого.
Меня не очень-то привлекало это предложение, но мой непредсказуемый
друг продолжал развивать свою мысль дальше.
-- Вон там, на кровати лежит один смертный. Он -- из тех, кого
называют медиумами от природы, потому что их тонкие тела не столь
прочно связаны с физическими,