Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

тревожно насторожиться. Сборник

писался в пору влюбленности Блока в его невесту. Любовь

Дмитриевну Менделееву. Голос живой человеческой страсти лишь

вуалируется матовыми, мягкими звучаниями стиха; постоянное же

переплетение томительно-влюбленного мотива с именем и образом

Прекрасной Дамы окончательно погружает все стихи в мглистую,

тревожную и зыбкую неопределенность. Чувствуется, что эту

неопределенность сам поэт даже не осознает, что он весь - в

ней, внутри нее, в романтическом смешении недоговоренного

земного с недопроявившимся небесным.

Недопроявившимся: в этом и заключается корень несчастия.

Взгляните на портреты молодого Блока: прекрасное, гордое,

полное обаяния, но как бы взирающее из глубины сна лицо; печать

какой-то неотчетливости, что-то грезящее, почти

сомнамбулическое. Это отмечалось уже и некоторыми из его

современников. Да: водимый, как сомнамбула, своим даймоном во

время медиумического сна по кручам и кругам Шаданакара, он,

пробуждаясь и творя, смешивал отблески воспоминаний с кипевшими

в его дневной жизни эмоциями влюбленности и страсти, а

свойственная его строю души бесконтрольность мешала ему

заметить, что он - на пути к совершению не только опасного и

недолжного, но и кощунственного: к допуску в культ Вечно

Женственного чисто человеческих, сексуальных, стихийных струй,

то есть к тому, что Владимир Соловьев называл 'величайшей

мерзостью'.

Существует нечто вроде 'души' лирического произведения -

песни, романса, гимна (конечно, я имею в виду лишь небольшое их

число: критерий - значительность и талантливость). Эти

тонкоматериальные сгущения пребывают в различных слоях, в

зависимости от своего содержания. Ни малейшей антропоморфности,

разумеется, в их облике нет; скорее, они близки к волокнам

тумана различных оттенков и музыкального звучания. Для них

возможно просветление, совершающееся параллельно просветлению

их творцов; впоследствии они включаются в объем его личности.

Те же из них, которые лучезарны с самой минуты их создания,

воздействуют озаряющим и поднимающим образом и на того, кто их

создал, и на тех, кто их воспринял. Но стихи, исполненные

уныния и отчаяния либо взывающие к низшим инстинктам похоти,

зависти, ненависти, ничем не озаренной чувственности, не только

понижают душевный уровень многих из тех, кто их воспринял, но и

становятся проклятием для их творца. На его пути неизбежны

будут такие излучины, когда эти души стихов, мутные,

сладострастные, злобные и липкие, обступят клубами его

собственную душу, заслоняя от нее всякий свет и требуя в нее

допуска для своих извивающихся и присасывающихся волокон.

Строки Блока в поздний период его жизни:

Молчите, проклятые книги!

Я вас не писал никогда! -

выражение отчаянной попытки избавиться от последствий

того, что он создавал сам.

Миновало еще три года. Отшумела первая революция. Был

окончен университет, давно определилась семейная жизнь. Но -

сперва изредка, потом все чаще - вино и смуты ночного

Петербурга начинали предрешать окраску месяцев и лет.

И вот из печати выходит том второй: 'Нечаянная радость'.

Название красивое, но мало подходящее. Нет здесь ни

Нечаянной радости (это - наименование одной из чтимых

чудотворных икон Божьей Матери), ни просто радости, ни вообще

чего бы то ни было нечаянного. Все именно то, чего следовало

ждать. Радостно только одно: то, что появился колоссальный

поэт, какого давно не было в России, но поэт с тенями тяжкого

духовного недуга на лице.

Только наивные люди могли ожидать от автора 'Стихов о

Прекрасной Даме', что следующим его этапом, и притом в

двадцатишестилетнем возрасте, будет решительный шаг к некоей

просветленности и солнечной гармоничности. Как будто груз

чувственного и неизжитого, уже вторгшегося в культ его души,

мог исчезнуть неизвестно куда и отчего за три года жизни с

молодой женой и слушания цыганских песен по ресторанам.

Когда читаешь критические разборы этих стихов Андреем

Белым или Мережковским, то есть теми, от кого можно было бы

ждать наибольшей чуткости и понимания, сперва охватывает

недоумение, потом чувство горечи, а под конец - глубокая

грусть. Какое отсутствие бережности, дружественности, любви,