Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

это

метаисторическое событие. Но первый жругрит был слаб и задушен

в самом начале. Теперь же на свет появился новый; он вступил в

связь с руководством армией врага, даже с Великим Игвой

германского шрастра, рассчитывая, что разгром Друккарга

позволит ему занять место отца, так как уицраор германский

представлялся ему слишком ограниченным в своих возможностях,

чтобы непосредственно властвовать в Друккарге. Второй жругрит

действовал, постепенно отступая, до самого окончания войны,

когда Жругр, пожравший сердце врага и сказочно возросший в

мощи, уничтожил свое неразумное чадо, если можно так

выразиться, одним щелчком.

В исходе войны немалое значение имело то, что эманация

государственного комплекса чувств, которой восполняют убыль

своих сил Жругр и игвы, усилиями вождя и партии была доведена

до таких объемов, какие в мирное время были бы, конечно,

немыслимы. Этой эманации способствовали все и все: от

пропагандистов и агитаторов в армии до священников на амвонах,

от знаменитейших композиторов и писателей до микроскопически

неведомых работников печати и кино, от ведущих ученых до

последних, мельчайших партийных работников на заводах.

Взывалось при этом к различным инстинктам: и к патриотизму, и к

национализму, и к интернационализму, и к вере в Бога, и,

напротив, к вере в партию, и к жажде мира, который мог прийти

только через победу, и к омерзению и ужасу перед зверствами

фашизма, и к любви к своей земле, семье, дому, детям.

Поэтому к концу войны Жругра распирала неслыханная сила.

Множество игв и раруггов пали в борьбе, но уицраор окреп так,

как никогда еще не видели. Он жаждал расширения, он ворвался в

германский шрастр, он умертвил великого игву Германии, произвел

форменный погром и едва-едва был введен в некоторые границы

уицраорами Англии и Америки - Устром и Стэбингом.

Сталина в его натиске на Запад заставило остановиться одно

неожиданное событие. То есть предуведомлен о нем он был, но не

придавал этой опасности должного значения. В мае 1945 года,

когда началась уже разработка планов нападения на недавних

союзников, вождь был информирован - не из мистического, а из

вполне земного источника об испытании первой атомной бомбы в

Нью-Мексико. Он почувствовал нечто вроде того, как если бы

атомная бомба разорвалась у него в сознании. Вместо

долгожданного перерастания второй мировой войны против фашизма

в сокрушение всего капиталистического мира, вместо

триумфального шествия революционных армий через Францию,

Испанию, Африку неведомо куда, предстояло застыть на месте,

кусая локти и высчитывая, сколько же лет потребуется теперь для

того, чтобы тоже обзавестись атомным оружием, догнать и

перегнать врага и, уложив капитализм в гроб молниеносным

превращением в пустыню его столиц, провозгласить объединение

мира под верховной властью единственного человекобога.

Была сокрушена опасность мирового распространения

национал-социализма. Обрисовывались уже совершенно отчетливо

новые опасности.

Одна заключалась в том, что на почве второй мировой войны

с головокружительной быстротой вырос до умопомрачительных

размеров уицраор Америки. Казалось, гряда небоскребов отделена

теперь от Европы не океаном, а лужей воды. Этот уицраор сумел

объединиться со своими дальними родственниками в Западной

Европе и расположиться так, что его щупальцы шарили чуть ли не

у всех границ Советского Союза. Учитывая ошибки своего

немецкого предшественника, он вырабатывал идеологическую

концепцию, которая против интернационализма Доктрины выдвигала

не что-либо провинциальное и локальное, но космополитизм -

идею, столь же чреватую всемирной потенцией, как и сама

Доктрина. Взор Гагтунгра все с большим благоволением

останавливался на Стэбинге, все с большим вниманием обращал он

часть своих сил на его инвольтирование.

Другая опасность заключалась в том, во что была превращена

в итоге второй мировой войны - и духовно, и физически - Россия.

Единовластная тирания принимала размеры и формы, уже не

похожие на реальность, явно фантастические. Хотелось сказать:

этого не может быть, это нам снится, мы все в бреду. Но так как

было бесспорно, в то же время, что все не только не спят, но