же он потому,
что враг, которого он рассчитывал перехитрить, заставив его
истекать кровью в борьбе с западными демократиями, чтобы потом,
когда ослабеют обе коалиции, самому обрушиться на них со своей
интернациональной Доктриной и со свежей 20-миллионной армией, -
этот самый враг сам его перехитрил, опередил, спутал все карты,
и как гром с ясного неба на неподготовленную к таким сюрпризам
страну посыпались авиабомбы Германии и ее союзников.
Наступила минута слабости. Та минута, когда у вождя,
выступавшего перед микрофоном, зубы выстукивали дробь о стакан
с водой. Та минута, растянувшаяся, увы, на несколько месяцев,
когда в октябре 41-го года вождь с лицом, залитым слезами,
вручал Жукову всю полноту командования фронтом Москвы, уже
наполовину окруженной германскими армиями, и заклинал его
голосом, в котором наконец-то появились некоторые вибрации,
спасти от гибели всех и вся. Этой минуты, он, конечно, никогда
не забыл. Его натуре стыд был знаком лишь в одном аспекте: стыд
перед теми людьми, которые подглядели его слабость. Без Жукова
нельзя было обойтись, покуда шла война. Но когда она кончилась,
был использован первый же подходящий момент, чтобы
законсервировать этого свидетеля покрепче.
Возможно, впрочем, что кроме стыда за свою слабость перед
людьми, вождь испытывал и другое, еще более мучительное
чувство: страх за то, что этой минутой он дискредитировал себя
в глазах Урпарпа: ею он вызвал в демоническом разуме Шаданакара
сомнение: А не хлюпик ли он сам, Иосиф Виссарионович? Следовало
своим поведением как можно скорее доказать, что минута слабости
никогда не повторится и что схватку с роковым соперником он
выдержит до конца, бросив в мясорубку, если потребуется, хоть
сто миллионов, не дрогнув ни одним мускулом. Так он и держал
себя в дальнейшем.
Каково же стало отношение Провиденциальных сил России к
этому существу, когда оно, волей судьбы, оказалось во главе
государства, ведущего борьбу не на жизнь, а на смерть с
чужеземным врагом? Это отношение определялось двумя факторами.
Первым фактором следует считать непоправимо демоническую
природу этого существа. Провиденциальная помощь не могла быть
ему оказана ни при каких обстоятельствах. Достаточно было того,
что ему всей своей напрягшейся мощью помогает Жругр и что
Великий Игва Друккарга пользуется его способностью к состоянию
'хохха', чтобы вразумлять его и корректировать его действия. Но
вторым фактором являлось то, что концепция Третьей империи
грозила, в случае ее победы, еще более ужасающими бедствиями.
Она грозила полным уничтожением Русского государства и
превращением России в опустошенную зону хозяйничанья
бесчеловечного и неумолимого врага. А в более широких масштабах
она сулила разгром и уничтожение западных государств -
носителей наиболее демократических режимов и простирание над
миром от Японии и Австралии до Англии и Канады черного
покрывала длительной, убийственной физически и духовно, эры
владычества 'расы господ'. Такой путь ко всемирной тирании был,
быть может, еще прямее, еще менее обещающим спасительные срывы
и излучины, чем победа интернациональной Доктрины.
Поэтому демиург и Синклит России прекратили свою
постоянную трансфизическую борьбу с Друккаргом в тот момент,
когда на эту подземную цитадель обрушились орды чужеземных игв
из шрастра Клингзора. Как отражение этого, была прекращена и
борьба с теми, кто руководил Российскою державою в Энрофе. Им
не оказывалось помощи, но никакие их силы могли не отвлекаться
более на борьбу с силами Света, а сосредоточиться всецело на
войне с врагом, еще более темным, чем они сами.
Наступила глубокая ночь. Силы Света обрекли себя на
временное добровольное бездействие, пока не завершится схватка
чудовищ. Только перипетии этой схватки были видимы всем на
земле; точно духовный паралич сковал высшие способности людей и
лишь напряженнейшие медитации да наивысший творческий взлет
могли поднять иногда человеческую душу над непроницаемым кровом
тьмы.
В это роковое время произошло отпочкование второго
жругрита. Первый отпочковался давно, вскоре после окончания
гражданской войны; борьба внутри господствующей партии и
яростное сопротивление воцарявшемуся Сталину некоторых
крупнейших деятелей коммунистической элиты отразили