Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

героизм. Создавался

законченный тип самоуверенного фанатика, воображающего, что его

государство - лучшее из всех государств в мире, его народ -

талантливее всех народов, его квазицерковь - ковчег абсолютной

истины, его идеология - безупречно правильна, его вождь -

непогрешим не только ex cathedra, но и во все минуты своей

жизни, все же остальное - ветошь, исторический мусор, только

мешающий жить и осужденный на безжалостное уничтожение.

Но какими бы прочными ни были позиции, занятые Доктриной в

битве за человеческие души, внутри этих душ продолжала

протекать почти невидимая постороннему глазу, часто невнятная

рассудку самих людей борьба провиденциального начала с теми,

кто пытался его искоренить. В повседневности, в быту, в семьях,

в дружбе, в любви, в тайных движениях человеческого сердца, в

смутной тоске, в неутолимых сомнениях, самопроизвольно

возникающих из недр совести, в общении с природой, в струях

красоты, низливавшихся в душу от великих творений прежних

времен, сказывалось непобедимое сопротивление духа.

Таких стадий достигла борьба с духовностью в тридцатых

годах нашего века, когда над шестой частью земного шара

обрисовалась с окончательной резкостью исполинская фигура

страшного человеческого существа, еще издалека предвиденная и

предсказанная великими пророками России.

ГЛАВА 3. ТЕМНЫЙ ПАСТЫРЬ

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пищей многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

И станет глад сей бедный край терзать...

Так начинается поразительное стихотворение, написанное

шестнадцатилетним юношей Лермонтовым в 1830 году. Озаглавлено

оно четко: 'Предсказание'.

...И станет глад сей бедный край терзать;

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь - и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож.

И горе для тебя! Твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон,

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как черный плащ с клонящимся пером.

В другой редакции последняя строка читается так:

Как черный плащ с возвышенным челом.

И в обоих вариантах последняя строка остается

единственной, свидетельствующей о том, что поэту не все было

видно с одинаковой ясностью сквозь мглу грядущей сотни лет.

'Клонящееся перо' - дань юношескому романтизму, перенос

реквизита эпох прошлого на эпоху будущего. 'Черный плащ' -

выражение при помощи поэтического образа той непроницаемой

тьмы, которая будет окутывать эту страшную фигуру, видимую

из-за дыма и туч целого столетия. Что же касается выражения

'возвышенное чело', то здесь или характерная черта

лермонтовского Демона, перенесенная на человеческое существо

почти сверхъестественной мощности, глубоко связанное с

демоническим началом, или, быть может, указание на то, что в

этом пророческом видении перед духовным взором поэта слились в

одном образе две исторические фигуры следующего столетия,

которые, будучи видимы ему во временной перспективе, как бы

находили одна на другую, и Лермонтову не удалось различить, что

высокое чело будет отличать не того окутанного мраком гиганта,

а его предшественника.

- Все ли спокойно в народе?

- Нет. Император убит.

Кто-то о новой свободе

На площадях говорит.

Это - стихотворение Александра Блока, написанное двумя

годами раньше революции 1905 года.

- Все ли готовы подняться?

- Нет. Каменеют и ждут.

Кто-то велел дожидаться:

Бродят и песни поют.

- Кто же поставлен у власти?

Власти не хочет народ.

Дремлют гражданские страсти:

Слышно, что кто-то идет.

Сжатые, очень точные формулировки, передающие общественную

атмосферу накануне первой революции. Но дальше начинается нечто

неожиданное:

- Кто ж он, народный смиритель?

- Темен, и зол, и свиреп:

Инок у входа в обитель

Видел его - и ослеп.

Он к неизведанным безднам

Гонит людей, как стада,..

Посохом гонит железным...

Боже! Бежим от Суда!

Но бежать было поздно. Появление этого существа было

предопределено слишком давно и подготовлено слишком