Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

между собой противоречивых интересов различных

сословий и групп населения. Можно предположить, что в самом

факте наличия на престоле такого человека, как Федор,

выразилась метаисторическая потребность России уравновесить

образ царя грозного образом царя безгневного, милостивого и

юродивого; в Борисе же выразилась ясно осознанная потребность

российской государственности - исправить, залечить ошибки

Иоанна путем устранения всех следов опричнины, прекращением

террора, смягчением законодательства и укреплением

международных связей.

Непосредственным преемником Николая был Александр II. Это

был добродушный от природы, сердобольный, но неустойчивый, хотя

и очень упрямый, воспитанный на принципах абсолютизма человек,

ум которого не блистал никакими яркими достоинствами; впрочем,

обвинять Александра в крайней ограниченности было бы

несправедливо. Можно сказать, что этот человек был чем-то

средним между добролюбивым и набожным, но придурковатым Федором

и активным государственным деятелем, властным Борисом. При

этом, конечно, Александр оставался далек и от духовности

первого, и от дальновидной зоркости и трезвости второго.

Когда с русской исторической сцены сходит великий тиран,

царствовавший тридцать или сорок лет, нагромоздивший горы

жертв, доведший государство до грани военной катастрофы и

развенчавший в глазах народа самое понятие помазанника,

народного вождя и отца, непременно происходит следующее. Его

преемники пытаются исправить дело путем ограниченных реформ,

стараясь показать, будто царство террора было только

исторической случайностью, а теперь власть будет всецело

вдохновляться идеями народного блага. При этом новые правители,

роковым образом скованные по рукам узами политической

преемственности и не могущие отрешиться от основ старой

государственной концепции, оказываются неспособными понять, до

какой развенчали тирания и террор в глазах народа эту самую

концепцию, со всеми ее идеалами. Частичное отмежевание от слов

и дел усопшего деспота им представляется достаточным для того,

чтобы народ простил власти и ее носителям только что

минованный, кровавый, уродливый и бессмысленный этап. Однако

весьма скоро обнаруживается, что народ не забыл, не простил и

прощать не собирается; что он только притих до времени,

поскольку полицейская система, усовершенствованная деспотом,

продолжает, хотя и в ослабленном виде, существовать и поскольку

атмосфера не только политического, но и культурного, духовного

единодержавия, царившая столько лет, окаменила ту

психологическую почву, без которой не могут выглянуть на свет

ростки новых идеологий. Тем не менее от года к году начинают

множиться признаки того, что народ мечтает изменить структуру

власти в самых ее основах, потому что при старой структуре он

не чувствует себя в безопасности от возможных рецидивов и еще

потому, что чувство глубочайшей обиды, сливаясь с чувством

озлобленности и взывая к справедливости, не может

удовлетвориться теми подачками, которые теперь бросаются народу

в виде вознаграждений за несколько десятилетий произвола и

кровопусканий.

Таков один из законов русской истории, закон - в том

смысле, в каком можно прилагать это слово к историческим

явлениям, повторявшимся уже три раза.

Разумеется, в каждом новом случае этот закон, проявляясь в

новой социальной, культурной и международной обстановке,

подчиняет себе конкретный исторический материал новой эпохи, и

в результате - перед нами как бы новый вариант старой темы,

осложненный спецификой нового времени. Следует отличать суть

этого закона от облепливающих его исторических случайностей.

Существенно не то, например, что в конце царствования Бориса во

внутреннюю русскую распрю вмешался уицраор Польши, а в конце

царствования Александра II ничего похожего не произошло; и не

то, что Борис умер - или покончил с собой - в связи с

появлением самозванца, а Александр был убит борцами против

самодержавия и мстителями за народ. Важно то, что оба эти

деятеля выражали собой отчаянную попытку демона великодержавной

государственности - исправить допущенные ошибки и преступления

системою смягчающих преобразований, оба не могли удержаться на