Данте, по самым темным, сокровенно
греховным, самым неозаренным кручам, не оставляя ни одного
уголка - неосвещенным, ни одного беса - притаившимся и
спрятавшимся. В этом и состояла главная особенность его миссии:
в просветлении духовным анализом самых темных и жутких слоев
психики. В этом отношении он является не только великим, но,
пожалуй, глубочайшим писателем всех времен. Дальше перед ним
начиналось другое: пронизывание таким анализом и светлых слоев,
но на этой дороге он едва успел сделать первые шаги.
Во всяком случае, если для тех конечных целей демиурга, о
которых я говорил в предыдущей главе, нужно предельно расширить
границу личности и включить в зону, ею охваченную, самые
кромешные слои инфрафизики (ибо пока они не изведаны, они не
могут быть и просветлены), то никто не сделал для этого так
много, как Достоевский.
Я не случайно упомянул Данте. Но, чтобы правильно понять
эту связь, следует ясно отдавать себе отчет в различных планах,
различных формах и стадиях подобного спуска в инфрафизические
слои.
Работа даймона над Достоевским сосредоточивалась
преимущественно на развитии его способности высшего понимания
других человеческих душ; другие его духовные органы оставались
только приоткрытыми. Поэтому в его творениях заключены не
прямые, не открытые образы иноматериальных реальностей, как у
Данте, но их функции в слое человеческой психики, человеческих
деяний и судеб. Человек, сохранивший о подобных спусках
воспоминание более отчетливое, мог бы различить функции таких
слоев нисходящего ряда в психике и деяниях многих героев
Достоевского. Он обнаружил бы функции Дуггура, Шим-бига и Дна в
душе Ставрогина и Свидригайлова; Друккарга и Гашшарвы - в душе
Петра Верховенского, функцию Гашшарвы и Цебрумра - слоя
грядущего антицеркви антихриста - в Великом Инквизиторе. В
личности Ивана Карамазова обнаружились бы функции многих
различных миров и восходящего, и нисходящего ряда. Глава 'Кана
Галилейская' - явное воспоминание о Небесной России, может
быть, даже отблеск Голубой пирамиды - Трансмифа Христианства, -
и вообще в психике Мышкина, Алеши Карамазова, особенно старца
Зосимы, чувствуются следы полузабытых странствий по очень
высоким слоям. В образ и даже в слова Хромоножки вложено
воспоминание о великой стихиали - Матери-Земле.
Галерея человеческих образов, созданных Достоевским, не
имеет себе равных, и не в одной только русской литературе.
Недаром ни один русский писатель, кроме Толстого, не пользуется
такой незыблемой всемирной славой. Каждому известно, что идеи
философские, религиозные, нравственные, психологические,
социально-исторические, культурные, выдвинутые Достоевским,
поистине неисчислимы. Я ограничусь указанием лишь на две из
них, имеющие, с метаисторической точки зрения, значение
совершенно особое.
Первая, это - та трактовка революционного движения того
времени, за которую Достоевский получил впоследствии прозвание
'пророка русской революции'. В 'Бесах' можно обнаружить массу
деталей, верно подмеченных Достоевским у народовольцев, но не
передавшихся их историческим преемникам. Эти последние именно
потому и отрицают свое родство с персонажами знаменитого романа
и считают его вообще поклепом на революцию. Но если суметь
отделаться от этой ослепленности яркими деталями, обнажится
некая субстанция, общая как для Верховенского и его
сподвижников, так и для их исторических потомков, - некий
'корень вещей'. И те, и другие жаждали крушения существующего
порядка, дабы 'строить самим'. Те и другие шли к этому путем
расшатывания общественных устоев и, наконец, вооруженного
переворота. Те и другие не только были беспощадны и лишены
всякого намека на чувство жалости, благодарности или
снисхождения, но ненавидели все, им мешающее, жгучей,
мстительной, неудержимой ненавистью. Одни предвидели, а другие
осуществляли на свой лад необходимость пустить легенду об
'Иване-царевиче', чудотворном вожде. Одни мечтали, а другие
осуществляли 'раз в несколько лет всеобщую судорогу', уносящую
гекатомбы жертв. Одни мечтали, а другие осуществляли воспитание
новых поколений, воображающих себя свободными и лишенными души.
Те и другие - две последовательные стадии в развитии одной и
той же тенденции, несмотря на то, что